Одним из  
характерных   представителей    ренессансной

философии  был 
Николай  Кузанский  (1401-1464).  Анализ его

учения  позволяет 
особенно  ясно  увидеть  различия   между

древнегреческой и
возрожденческой трактовками бытия.

     Николай
Кузанский,  как  и  большинство  философов  его

времени, 
ориентировался  на традицию неоплатонизма.  Однако

при этом он
переосмыслил  учение  неоплатоников,  начиная  с

центрального   для  
них   понятия   единого.  У  Платона  и

неоплатоников,  как
мы знаем,  единое характеризуется  через

противоположность 
«иному»,  не-единому.  Эта характеристика

восходит  к 
пифагорейцам  и  элеатам,   противопоставлявшим

единое    многому,  
предел   —   беспредельному.   Кузанец,

разделяющий 
принципы   христианского   монизма,   отвергает

античный   дуализм  
и   заявляет,  что  «единому  ничто  не

противоположно». 
А  отсюда  он  делает  характерный  вывод:

«единое есть
все» — формула, звучащая пантеистически и прямо

предваряющая
пантеизм Джордано Бруно.

     Эта формула  
неприемлема   для  христианского  теизма,

принципиально
отличающего  творение  (  «все»  )  от  творца

(единого);  но, 
что  не  менее  важно,  она отличается и от

концепции
неоплатоников,  которые никогда  не  отождествляли

единое    со  
«всем».   Вот   тут   и   появляется   новый,

возрожденческий  
подход   к   проблемам    онтологии.    Из

утверждения,  что
единое не имеет противоположности, Кузанец

делает  вывод,  что 
единое   тождественно   беспредельному,

бесконечному. 
Бесконечное  — это то,  больше чего ничего не

может  быть, 
Кузанец  поэтому  называет  его  «максимумом»;

единое же — это
«минимум». Николай Кузанский, таким образом,

открыл принцип
совпадения  противоположностей  (coincidentia

oppositorum)  — 
максимума  и минимума.  Чтобы сделать более

наглядным этот
принцип,  Кузанец  обращается  к  математике,

указывая,  что при
увеличении радиуса круга до бесконечности

окружность  превращается 
в  бесконечную  прямую.  У  такого

максимального  
круга   диаметр   становится   тождественным

окружности,  более
того — с окружностью совпадает не  только

диаметр,   но  и 
центр,  а  тем  самым  точка  (минимум)  и

бесконечная прямая
(максимум) представляют собой одно  и  то

же.  Аналогично 
обстоит дело с треугольником:  если одна из

его  сторон 
бесконечна,  то  и  другие   две   тоже   будут

бесконечными. 
Таким  образом доказывается,  что бесконечная

линия есть и
треугольник, и круг, и шар.

     Совпадение
противоположностей     является    важнейшим

методологическим
принципом философии Николая Кузанского, что

делает   его  
одним   из   родоначальников  новоевропейской

диалектики.  У
Платона,  одного  из  крупнейших  диалектиков

античности,    мы   
не    находим   учения   о   совпадении

противоположностей, 
поскольку для древнегреческой философии

характерен 
дуализм,  противопоставление  идеи (или формы) и

материи, единого и
беспредельного. Напротив, у Кузанца место

единого  теперь 
занимает  понятие актуальной бесконечности,

которое и есть, 
собственно, совмещение противоположностей —

единого и
беспредельного.

     Проведенное,
хотя   и   не   всегда    последовательно,

отождествление 
единого  с бесконечным впоследствии повлекло

за собой перестройку
принципов не только античной  философии

и  средневековой 
теологии,  но  и  античной и средневековой

науки — математики и
астрономии.

     Ту роль, 
какую  у  греков  играло неделимое (единица),

вносящее меру, 
предел как в сущее в целом,  так и в  каждый

род сущего, у
Кузанца выполняет бесконечное — теперь на него

возложена  
функция   быть   мерой   всего   сущего.    Если

бесконечность 
становится  мерой,  то  парадокс  оказывается

синонимом точного
знания.  И в самом деле,  вот что вытекает

из   принятых  
Кузанцем   предпосылок:   «…если  бы  одна

бесконечная линия
состояла из бесконечного числа отрезков  в

пядь,  а другая — из
бесконечного числа отрезков в две пяди,

они все-таки  с 
необходимостью  были  бы  равны,  поскольку

бесконечность  не 
может  быть  больше  бесконечности».  Как

видим,  перед лицом
бесконечности всякие  конечные  различия

исчезают, и двойка
становится равна единице, тройке и любому

другому числу.

     В геометрии, 
как  показывает  Николай Кузанский,  дело

обстоит так же,  как
и в арифметике. Различение рациональных

и  иррациональных
отношений,  на котором держалась геометрия

греков, Кузанец
объявляет имеющим значение только для низшей

умственной  
способности   —  рассудка,  а  не  разума.  Вся

математика,  включая 
арифметику,  геометрию  и  астрономию,

есть,  по убеждению
Кузанца,  продукт деятельности рассудка;

рассудок как раз и
выражает своей основной  принцип  в  виде

запрета   
противоречия,    то    есть   запрета   совмещать

противоположности.
Николай Кузанский возвращает нас к Зенону

с его парадоксами
бесконечности,  с тем,  однако, различием,

что Зенон  видел  в 
парадоксах  орудие  разрушения  ложного

знания,  а  Кузанец 
—  средство созидания знания истинного.

Правда,  само это
знание имеет особый характер  —  оно  есть

«умудренное
неведение».

     Тезис о
бесконечном как мере вносит преобразования и  в

астрономию.   Если  
в   области   арифметики   и  геометрии

бесконечное  как  
мера   превращает   знание   о   конечных

соотношениях  в 
приблизительное,  то в астрономию эта новая

мера вносит,  кроме
того, еще и принцип относительности. И в

самом  деле:  так 
как  точное  определение размеров и формы

мироздания может 
быть  дано  лишь  через  отнесение  его  к

бесконечности,  то 
в  нем  не  могут быть различены центр и

окружность.

     Рассуждение
Кузанца   помогает   понять   связь   между

философской   
категорией    единого    и    космологическим

представлением
древних о наличии центра мира,  а тем самым —

о его конечности.
Осуществленное им отождествление единого с

беспредельным 
разрушает  ту  картину  космоса,  из  которой

исходили не только
Платон и  Аристотель,  но  и  Птолемей  и

Архимед.  Для 
античной  науки  и большинства представителей

античной философии
космос был  очень  большим,  но  конечным

телом. А признак
конечности тела — это возможность различить

в нем  центр  и 
периферию,  «начало»  и  «конец».  Согласно

Кузанцу, центр и
окружность космоса — это бог, а потому хотя

мир не бесконечен, 
однако его нельзя помыслить и  конечным,

поскольку  у  него 
нет  пределов,  между которыми он был бы

замкнут.

                  
Бесконечная вселенная

                    
Коперника и Бруно.

                      
Гелиоцентризм

     Эти
положения     Кузанца     противоречат    принципам

аристотелевской
физики,  основанной на различении высшего  —

надлунного  и
низшего — подлунного миров.  Кузанец разрушает

конечный космос
античной и  средневековой  науки,  в  центре

которого  
находится   неподвижная   Земля.   Тем  самым  он

подготовляет  
коперниканскую   революцию   в    астрономии,

устранившую
геоцентризм аристотелевско-птолемеевской картины

мира.  Вслед  за 
Николаем  Кузанским  Коперник  (1473-1543)

пользуется 
принципом  относительности  и  на нем основывает

новую
астрономическую систему.

     Характерная
для  Николая  Кузанского  тенденция мыслить

высшее  начало 
бытия   как   тождество   противоположностей

(единого  и 
бесконечного)  была  результатом пантеистически

окрашенного
сближения бога с миром,  творца с творением. Эту

тенденцию  еще  более 
углубил  Джордано  Бруно (1548-1600),

создав
последовательно  пантеистическое  учение,  враждебное

средневековому
теизму.  Джордано Бруно опирался не только на

Николая Кузанского, 
но и  на  гелиоцентрическую  астрономию

Николая  
Коперника.   Согласно   учению  Коперника,  Земля,

во-первых, вращается
вокруг своей оси, чем объясняется смена

дня  и  ночи,  а 
также движение звездного неба.  Во-вторых,

Земля вращается 
вокруг  Солнца,  помещенного  Коперником  в

центр  мира.  Таким 
образом,  Коперник  разрушает важнейший

принцип
аристотелевской физики и космологии, отвергая вместе

с  ним  и 
представление  о  конечности  космоса.  Вслед  за

Кузанцем  Коперник 
считает,  что  Вселенная  неизмерима   и

безгранична;   он  
называет  ее  «подобной  бесконечности»,

одновременно
показывая,  что размеры Земли  но  сравнению  с

размерами Вселенной
исчезающе малы.

     Отождествляя
космос  с  бесконечным  божеством,   Бруно

получает и
бесконечный космос.

     Снимая, далее,
границу между творцом и творением, Бруно

разрушает  и 
традиционную  противоположность  формы  —  как

начала неделимого, а
потому активного и творческого, с одной

стороны,  и 
материи  как  начала  беспредельного,  а потому

пассивного,  с 
другой.  Бруно,  таким  образом,  не  только

передает самой
природе то,  что в средние века приписывалось

богу,  а  именно 
активный,  творческий  импульс.  Он   идет

значительно 
дальше,  отнимая у формы и передавая материи то

начало  жизни  и 
движения,  которое  со  времен  Платона  и

Аристотеля   считалось  
присущим   именно  форме.  Природа,

согласно Бруно, есть
«бог в вещах».

     Пантеизм Бруно 
прокладывал  путь к материалистическому

пониманию природы. 
Неудивительно,  что  учение  Бруно  было

осуждено  церковью 
как  еретическое.  Инквизиция требовала,

чтобы итальянский
философ отрекся от своего  учения.  Однако

Бруно  предпочел
смерть отречению,  и в 1600 году был сожжен

на костре.

     Новое
соотношение   между   материей  и  формой,  новое

понимание материи
свидетельствует о  том,  что  в  XVI  веке

сформировалось
сознание,  существенно отличное от античного.

Если   для   
древнегреческого    философа    предел    выше

беспредельного,    
завершенное     и    целое    прекраснее

незавершенного,  
то   для   философа   эпохи    Возрождения

возможность  богаче 
актуальности,  движение  и  становление

предпочтительнее
неподвижно-неизменного бытия. И не случайно

в  этот  период 
особо  притягательным  оказывается  понятие

бесконечного:
парадоксы актуальной бесконечности играют роль

своего рода метода
не только у Николая Кузанского и Джордано

Бруно,  но и у таких
выдающихся ученых конца XVI-начала XVII

века, как Галилей и
Кавальери.