Борьба за власть в партийно-государственном руководстве 1921-1941
гг.

(дипломная работа)

Барнаул 2004г.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ. 3

ГЛАВА I. БОРЬБА
ВОКРУГ НАСЛЕДИЯ В.И. ЛЕНИНА.. 8

ГЛАВА II. ЛЕВАЯ
ОППОЗИЦИЯ.. 16

2.1. Оппозиционеры объединяются.. 16

2.2. Новая оппозиция.. 19

2.3. Кампания «Объединенной оппозиции». 26

2.4. Наступление оппозиции.. 30

2.5. Подавление левых большевиков.. 36

ГЛАВА III. ПРАВЫЙ
УКЛОН.. 40

3.1. Скрытая борьба в Политбюро.. 40

3.2. Рискованные игры
оппозиционеров.. 46

3.3. Столкновение стратегий.. 51

ГЛАВА IV.
УКРЕПЛЕНИЕ ПОЗИЦИЙ СТАЛИНА В ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННОМ РУКОВОДСТВЕ СТРАНЫ.. 54

4.1. Аппаратное наступление и политика отставок.. 54

4.2. Осуждение правых.. 57

4.3. Политический проигрыш
«правых». 60

4.4. Тайное и явное сопротивление Сталину.. 62

4.5. Искусственные или
естественные соперники?. 65

4.6. Устранение Сталиным
“Оппозиции”. 70

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 74

ИСТОЧНИКИ: 79

ВВЕДЕНИЕ

Главное внимание данной дипломной работы уделено
внутрипартийным конфликтам, борьбе за власть.

Со времен Хрущева немалая часть секретных материалов была
уничтожена, «подчищена» или до сих пор остается недоступной для открытой печати.
Понятно, что скрываются в наше время факты, свидетельствующие в пользу
Советского Союза и его бывшего вождя. Все сведения, способные опорочить имя и
деяния Сталина, были обнародованы. Подобных сведений очень мало, но большинство
их не внушают доверия.

В процессе работы широко использовались документы,
опубликованные в последние годы (в частности, приведенные в работах явных
недругов Сталина и Советской власти, среди которых имеются и серьезные
исследователи). В задачу не входило оправдание или обвинение кого-либо. Прошлое
надо прежде всего стараться понять, а не осуждать. Стремление осмыслить былые
события предельно объективно. Однако следует подчеркнуть, что, после того, как
был разрушен великий Советский Союз, сделать это чрезвычайно трудно.

Актуальность.

Изучение темы данной дипломной работы, а именно, борьбы за
власть и последующее установление тоталитарного режима и культа личности как
его идеологической основы и средства удержания власти, может дать весьма ценный
теоретический и практический опыт.

Анализ причин, предпосылок возникновения борьбы за власть и
последовавших изменений политической ситуации внутри страны и за ее пределами,
поможет выявить ошибки, допущенные ведущими политическими деятелями того
времени. Именно эти ошибки, упущения, в частности, ставка на И.В. Сталина как
слабого и недальновидного политика, которым можно было бы манипулировать словно
марионеткой, привели страну к деспотии и террору, продолжавшимся на протяжении
тридцати лет, практически уничтожившим ее интеллектуальный потенциал во многих
сферах общественной жизнедеятельности: экономической, политической, научной и т.д.

Сложная международная и внутренняя обстановка, в частности,
смерть Ленина, бывшего идеологом и организатором коммунистической партии,
привела к возникновению борьбы за власть, и, как следствию, установлению
тоталитарного режима.

Политическая и экономическая нестабильность настоящего
времени, возникшая в результате распада СССР и развития демократических
ценностей и рыночной экономики, может стать колыбелью новых политических
потрясений, предпосылкой повторения тех политических событий, в результате
которых разразилась борьба за власть 1921-1940 гг.

Все вышесказанное доказывает актуальность рассматриваемой в
данной дипломной работе темы, практическую ценность ее всестороннего изучения и
анализа.

Объект.

Объектом данного исследования является политическая
ситуация, сложившаяся в период с 1921 по 1940 гг.

Предмет.

Предметом исследования, проводимого в рамках данного
дипломного проекта, является политическая борьба как способ достижения
государственной власти.

Гипотеза:

В период политической и экономической нестабильности
возникает необходимость в сильном политическом вожде.

Наличие нескольких претендентов на пост главы государства
неизбежно приводит к возникновению политической борьбы за власть.

Цель.

Цель данного дипломного проекта – проанализировать
политическую ситуацию, приведшую к возникновению борьбы за власть и
установлению тоталитарного режима и культа личности.

Задачи.

Чтобы достичь поставленной цели дипломного исследования
необходимо решить следующие задачи:

проанализировать расстановку сил на политической арене в
начале 20-х гг. ХХ века;

определить предпосылки возникновения борьбы за власть в
период 1921-1940 гг;

выявить методы борьбы за власть, использовавшиеся
политическими деятелями того времени;

определить факторы, оказавшие влияние на выдвижение И.В. Сталина
на пост главы государства;

выявить причины, которые привели к установлению
тоталитарного режима и возникновению культа личности.

Методы исследования:

Основными методами исследования, проводимого в рамках данной
дипломной работы, являются анализ опубликованных источников информации и
документов, исторический метод, опосредованное наблюдение посредством анализа
публикаций.

Проведенный анализ научной литературы дает объективную
оценку изученности данной темы историками и исследователями: наиболее полную и
объективную информацию о политических процессах в России 20-х годов можно
почерпнуть из 4-х томника «Архивы Троцкого» в котором дается оценка принимаемым
руководством партии решениям, описаны альтернативные варианты данным решениям,
делаются выводы о правильности этих решений, а также рассмотрены взгляды
Троцкого на политическую и экономическую ситуацию в стране, дается
характеристика участникам противостояния в борьбе за власть 20-30-х гг.20 века
– рассмотрены позиции как самого Троцкого, так и Сталина, Бухарина, Зиновьева и
т.д. С данными Троцким характеристиками можно не соглашаться, но прислушаться к
ним стоит, т. к. Троцкий, бывший в самом центре борьбы, дает наиболее полную
информацию о ситуации сложившейся вокруг вопроса о стратегии дальнейшего
развития страны, т.е. о том кто будет руководить страной. Также в работе Шубина
А.В. «Вожди и заговорщики: политическая борьба в СССР в 1920-1930хх годах» в
которой особое внимание уделяется “вождям” партии, а также претендентам на это
высокое звание, тайным и явным, тем кто сам стремился к этому и тем кого
пытались “продвинуть”, а также тем кто даже и не подозревал о том, что его
считают претендентом, т.е. Шубин А.В. рассматривает борьбу за власть как
противостояние лидеров идей, стратегий фракционных и позиционных течений в
партии. В данной работе Шубина А.В. сделана попытка предельно объективно
охарактеризовать тех людей, которые, по разным причинам, оказались в центре
борьбы развернувшейся вокруг вопроса об управлении страной. На мой взгляд, эта
попытка полностью удалась, т. к. в своей работе Шубин А.В. опираясь на работы
авторов как советского, так и постсоветского периодов, делает свои выводы не
пытаясь ни “очернить”, ни “обелить” кого-либо. Полную, объективную оценку
борьбе в государственном аппарате СССР 20-30-хх годов дают такие исследователи,
как: Баландин Р., Миронов С. в работе «Заговоры и борьба за власть. От Ленина
до Хрущева» в которой акцентируется внимание именно на Борьбе, на столкновении
стратегий лидирующих идей, на заговорах против Сталина и методах подавления их
Сталиным. Хотя не со всеми характеристиками, данными авторами действующим
лицам, можно согласиться следует признать, что сама борьба, как способ
достижения государственной власти, авторами описана, а главное проанализирована
и раскрыта, полностью. В работе Хлевнюка О.В. «Политбюро. Механизмы
политической власти в 30-е гг. » в основном рассматривается недовольство в
Политбюро политикой Сталина, попытки свержения единовластия Сталина и способы и
методы удержания власти в своих руках Сталиным. Также особого внимания
заслуживают работы Назарова О.Г. «Сталин и борьба за лидерство в большевистской
партии в условиях НЭПа», и с позиции участника борьбы за власть Троцкого Л.Д. «Моя
жизнь».

Новизна исследования.

Изучение борьбы за власть, как политического процесса,
итогом которого может стать установление какого-либо политического режима,
вызвано, в первую очередь, малой изученностью темы.

Рассмотрение такого аспекта, как влияние личности политика
на его политическую деятельность, взгляды и убеждения, в частности тех черт
характера Сталина, которые стали одной из причин установления тоталитарного
режима, ранее не привлекало пристального внимания со стороны ученых и
исследователей.

Практическая значимость.

Выяснение и анализ предпосылок, причин и факторов, приведших
к возникновению борьбы за власть, может иметь весьма значительную практическую
ценность, дабы не повторять допущенных в прошлом ошибок, которые внесли еще
больший беспорядок и в без того нестабильную политическую ситуацию в период
1921-1940 гг. Полученные в ходе исследования данные дадут опыт, который может
быть очень полезным в условиях столь же нестабильной политико-экономической
ситуации, сложившейся на современном этапе развития России.

ГЛАВА I. БОРЬБА ВОКРУГ НАСЛЕДИЯ
В.И. ЛЕНИНА

«Завещание» — название, которое было дано последним работам
вождя большевиков[1] не
самим Лениным. Оно было придумано уже после его смерти. Название «Завещание»
возникло, во-первых, потому, что через год Ленин умер; во-вторых, потому, что в
последних статьях он обратился к стратегическим вопросам и в-третьих, потому,
что он дал личные характеристики и кадровые предложения, влиявшие на
определение его «наследника».

Ленин начал осознавать, что результатом революции стало
господство не пролетариата и даже не большевистской верхушки, а бюрократии,
едва сдерживаемой тонким слоем руководителей. Бюрократия[2]
саботирует распоряжения вождей партии, что выводит Ленина из себя. Сначала он
собирается разгромить бюрократизм с помощью коммунистов: «Коммунисты должны
быть инициаторами борьбы с бюрократизмом в своих учреждениях» [4, T.54, c.157]. Но вскоре становится
ясно, что именно коммунисты являются мотором бюрократической махины. Ленин
чувствовал, что управление страной из рук вождей революции постепенно
ускользает. Лидеров, которые продолжали жить идеями, а не заботой о собственном
благополучии, оставалось не так много. Для начала Ленин обращает свое внимание
на этих людей, давая характеристики каждому из членов Политбюро и ЦК.

После того как Ленин вынужден был отойти от дел, реальная
власть перешла к олигархическому коллективному руководству членов Политбюро — Льву
Троцкому, Льву Каменеву, Григорию Зиновьеву, Иосифу Сталину, Николаю Бухарину,
Александру Рыкову и другим. Этих людей на высокие посты выдвигал лично Ленин. У
каждого было свое направление работы. Согласовывать работу должно было
Политбюро, но следить за выполнением решений был призван секретариат ЦК. Прежде
его работа не отличалась особой упорядоченностью, но положение дел изменилось,
когда в марте 1922 года XI съезд РКП (б) на только что
созданный пост генерального секретаря[3] ЦК
избрал И. Сталина. Сталина активно поддерживали председатель Совета труда и
обороны Лев Каменев, руководитель Коминтерна Григорий Зиновьев. Пользуясь
болезнью Ленина, «триумвират»[4]
Сталина, Каменева и Зиновьева постепенно сконцентрировал власть в своих руках. Однако
стиль работы «триумвиров» не устраивал председателя Реввоенсовета Л. Троцкого.

23 декабря 1922-4 января 1923 года Ленин написал письмо к XII съезду партии. В нем вождь позволил себе охарактеризовать
нескольких членов Политбюро и ЦК. В письме каждый из соратников вождя увидел
для себя нечто обидное, но основной удар пришелся по генеральному секретарю ЦК
Сталину. Ленин писал, что он, «сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках
необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он достаточно аккуратно
пользоваться этой властью» [4, T.45, c.345].
Почему не уверен? «Сталин слишком груб… и этот недостаток, вполне терпимый
между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека». Грубость
— обычное дело для коммуниста, но для генсека грубиян не годится. Нужен другой
человек, «который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только
одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более
внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д. » [4, T.45,
c.346]. Генсек, исполняющий решения, настаивающий на
них, толкующий их в пользу того или иного товарища, в то же время не должен
провоцировать конфликты. Немного наивно. Конфликты вытекают не столько из
грубости, сколько из характера самих решений, неминуемо кого-то ущемляющих. Без
твердости (в частности — сталинской) здесь не обойтись. Но Ленин подчеркивает
еще и грубость, капризность, обидчивость, — что было заметно при обсуждении
структуры СССР.

Сталин недостаточно лоялен к вождю. И Ленин предлагал
сместить Сталина с поста, именно его собирался на этом съезде политически
уничтожить. Сталин узнал об этом через своих «тайных агентов» — он ведь отвечал
за лечение Ленина и подбирал обслуживающий вождя персонал. Возвращение Ленина к
политической жизни в апреле 1923 года означало бы политическую смерть Сталина.

Но если Сталина необходимо заменить на более аккуратного
проводника стратегических решений, то кто же будет генерировать эти решения? Коллективное
руководство? В коллективе тоже неладно. Партийные олигархи недолюбливают друг
друга, их коллектив подбирался под Ленина, и без него они могут передраться. Особенно
беспокоят конфликты Троцкого и Сталина. Если Сталина необходимо снять с поста,
то, может быть, Ленин видит своим преемником Троцкого? Троцкий так и считал,
утверждая в своих мемуарах: «Бесспорная цель завещания: облегчить мне
руководящую работу» [44, T.2, c.217].
Но текст «письма» опровергает это. Ленин называет Троцкого «самым способным
человеком в партии» и тут же обвиняет его в «борьбе против ЦК», в том, что он —
человек, «чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто
административной стороной дела». Ленин напоминает, что Троцкий лишь недавно
стал большевиком. Правда, это нельзя ставить ему в вину лично, так же как и
выступление Зиновьева и Каменева против октябрьского восстания в 1917 году. Лично
нельзя, а политически? Ленин в свое время писал об этом: «… без особой
надобности неправильно вспоминать такие ошибки, которые вполне исправлены» [4, T.41, c.417]. А теперь напомнил, да
еще и добавил, что «октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не был
случайностью». Могут ли руководить партией люди, способные совершать такие
ошибки?

Нашлись «теплые слова» и для других товарищей. Бухарин — «крупнейший
теоретик» и любимец партии. Но вот беда — «его теоретические воззрения очень с
большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским». Крупнейший
теоретик — не марксист!

А вот выдающийся организатор Пятаков так увлекается администрированием,
что на него нельзя «положиться в серьезном политическом вопросе» [4, T.41, c.345].

Выходит — в руководстве нет сильных теоретиков («вполне
марксистских»), организаторов, на которых можно либо политически, либо
по-человечески положиться. Нет у Ленина наследника! Может быть, вождь мечтал о
коллективном руководстве в партии и завещал своим соратникам возлюбить друг
друга? Тогда нужно правильно распределить обязанности, укреплять авторитет
товарищей. Зачем в этом случае выдвигать тягчайшие политические обвинения,
зачем утверждать, что теоретик партии — не марксист (значит, любой может его в
этом обвинить), а организаторы революции — политически ненадежны? Нет, не хотел
Ленин коллективного руководства. И не получилось оно без него. «Завещание» было
с успехом использовано враждующими сторонами.

Единственный пункт «завещания», который не был выполнен
«наследниками» Ленина, — устранение Сталина с поста генсека (не из руководства
вообще). Перемести съезд Сталина на другой пост — «триумвират» все равно никуда
бы не исчез. И новый генсек должен был бы определить, чью линию держать. Ведь
стратегического мышления от него не требуется. Кто же будет вырабатывать
стратегию партии? Не вполне марксист Бухарин или не вполне политически надежные
Троцкий и Зиновьев? Из перечисленных Лениным лидеров — никто. Стратегию он
собирался разрабатывать сам еще несколько лет. Не случайно Ленин оговаривается,
что в будущем молодые лидеры Бухарин и Пятаков могут преодолеть свои недостатки.
А пока нет. Пока — он сам.

Хорошо знавший Ленина Н. Валентинов, комментируя
«завещание», писал: «Ленин хотел показать, что рано считать его умершим… » [16,
c.81].

Революционная стратегия Ленина вступила в противоречие со
стратегией Сталина, со стремлением укрепить советскую державу.

В своей борьбе против Сталина Ленин мог опереться на
идеолога «перманентной» мировой революции Троцкого. Как и Ленин, Троцкий даже в
условиях эйфории от первых успехов НЭПа не забывал о мировом контексте
российской революции и строительства социализма в России. В докладе на IV конгрессе Коминтерна Троцкий говорил: «Главные козыри явно
на нашей стороне, за исключением одного — очень существенного: за спиною
частного капитала, действующего в России, стоит мировой капитал… Поэтому
можно и должно поставить вопрос, не будет ли зарождающийся социализм,
хозяйничающий еще капиталистическими средствами, закуплен мировым капиталом? »
[16, c. 205]. Эта проблема несколько лет будет
недооцениваться большинством Политбюро.

Ленин, как и Троцкий, видел в действиях Сталина национальную
ограниченность и угрозу планам распространения коммунистического движения в
Азии. Троцкий был ближе Ленину по духу и по стилю мышления. Понимание мирового
контекста строительства социализма привело к союзу Ленина и Троцкого против
«тройки» по вопросу о монополии внешней торговли, которую они защитили. Затем
Ленин предложил Троцкому более долгосрочный блок против бюрократизма. «С
хорошим человеком лестно заключить хороший блок, ответил я», — вспоминал
Троцкий.

5 марта 1923 г. Ленин направил Троцкому материалы
«грузинского дела» с запиской: «Я просил бы вас очень взять на себя защиту
грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием»
Сталина и Дзержинского, я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем
напротив. Если бы вы согласились взять на себя защиту, то я бы мог быть
спокойным» [48, T.2, c.266]. Но
союзник Ленина по «блоку», Троцкий не решился атаковать Сталина в отсутствие
вождя. Он лишь сделал замечание к тезисам Сталина в секретной записке в
Политбюро и удовлетворился чисто формальной «капитуляцией» генерального
секретаря, «признавшего ошибку». Отставных членов ЦК КП(б) Г разослали на
дипломатическую и другую работу вне Грузии.

После очередного приступа болезни Ленин был недееспособен и
не мог принять участия в работе XII съезда РКП(б). Нужно
было что-то решать с его письмом. При обсуждении на Политбюро вопроса о публикации
письма Троцкий высказался «за», но с оговорками — ведь в письме досталось и ему.
Остальные члены ЦК, опасавшиеся нарушения существующего положения дел,
возражали. Ленин сам вроде бы не давал указания публиковать свое письмо. Из-за
статьи по национальному вопросу, от публикации которой Троцкий мог явно
выиграть, между членами Политбюро даже произошла ссора. Статья была передана
Троцкому раньше, чем другим, и он по просьбе Ленина не стал показывать ее
товарищам. Текст стал известен Сталину 16 апреля, за день до открытия съезда,
оригинал передала ему секретарь Ленина Л. Фотиева. Тогда же Сталин узнал, что
Троцкий располагает ленинскими текстами против него, но держит их при себе. Сталин
заподозрил, что Троцкий приберегает «компромат» к съезду. Кое-что даже стало
известно делегатам — возможно, от Троцкого. Тогда Сталин поднял скандал,
обвинив Троцкого в том, что тот скрывает документы от партии. Троцкий передал
документы для обсуждения в Политбюро с такими разъяснениями: «Статья тов. Ленина
была прислана мне в секретном и личном порядке… через тов. Фотиеву, причем,
несмотря на выраженное мною в тот же час намерение ознакомить членов Политбюро
со статьей, тов. Ленин категорически высказался против этого через тов. Фотиеву».
Теперь Троцкий «передал вопрос на разрешение ЦК». «Я сделал это без единой
минуты запоздания, — продолжает он, — после того, как только узнал, что тов. Лениным
никому не дано никаких прямых и формальных указаний по поводу дальнейшей судьбы
его статьи, оригинал которой хранится у его секретарей» [8, T.8,
c.61]. Сталину пришлось извиняться перед Троцким.

Но утечка информации произошла. «Все держалось на слухах, и
из них делался вывод, что больной Ленин выражал доверие Троцкому, дал ему
какие-то важные в партийном отношении поручения и полномочия», — комментировал
Н. Валентинов [8, T.6, c.400].

Письмо зачитали после смерти Ленина, на XIII
съезде, причем не на пленарном заседании, а по делегациям, на руки его никому
не дали. Каменев и Зиновьев защищали Сталина, Троцкий, потерпевший к тому
моменту политическое поражение, не рискнул возражать. Сталин извинялся,
говорил, что исправится.

В 1923 году Сталин пережил один из самых опасных моментов в
своей политической карьере. Пока был жив Ленин, угроза потерять власть все еще
сохранялась.

Стратегу Ленину генсек Сталин мешал. Но Троцкий не решался
действовать в одиночку. Сталин понимал, что Троцкий остается в резерве Ленина,
и необходимо как можно скорее ослабить его влияние. Таким образом,
противостояние Сталин — Троцкий вышло на первый план.

«В стране, искони привыкшей к мысли, что во главе ее стоит
царь, а со времени Октябрьской революции правит Ленин, естественно встал вопрос:
кто же, какая личность его заменит», — отмечал Н. Валентинов [30, T.3, c.325]. И не только в стране, но
и в партии нужен был царь. Уже давно в РКП(б) знали: не многие интеллектуалы; рискуют
дискутировать с Лениным — он может принять их позицию, а может зло высмеять. На
съезде партийный середняк проголосует за Ленина. А за кого голосовать теперь,
чтобы не ошибиться? Для партийцев это был важный вопрос. «Правда» и другие
издания сигнализировали — Троцкий. Масса карьеристов решила, что он-то и есть
преемник. Старые соратники Ленина с ревностью смотрели на успех пришедшего «от
меньшевиков»[5] и
стремительно выдвинувшегося во время революции Троцкого. Но сделать пока ничего
не могли.

На XII съезде Троцкий мог поставить
любые вопросы, а опираясь на авторитет Ленина, — добиться смещения Сталина,
подчинить аппарат кому-либо из своих людей. Однако он не воспользовался шансом,
не предложил кадровых перемен, не настоял на переменах, предложенных Лениным,
не повел делегатов за собой. Это был бы скандал, нарушение партийной
дисциплины, но так делается история. А Троцкий предпочел кулуарные дрязги,
аппаратные согласования.

Шанс на победу в борьбе за власть был у Троцкого лишь в этот
момент. Но весной 1923 года Троцкий сам был не готов предложить альтернативу,
потому что взгляды большевистских вождей были предельно близки. НЭП еще
развивался более или менее благополучно. Разногласия снимались в рабочем
порядке. Как интеллектуал, Троцкий был более терпим к разногласиям, чем Сталин,
но в кризисной ситуации становился беспощадным и грубым, а Сталин в спокойной
ситуации умел искать компромисс. Дело не в личных чертах. Понять сущность
«альтернативы Троцкого» можно только на фоне кризиса НЭПа, кризиса стратегии
Ленина, кризиса, который разведет большевистских вождей по разные стороны
баррикад.

ГЛАВА II. ЛЕВАЯ
ОППОЗИЦИЯ
2.1. Оппозиционеры объединяются

После первых успехов новая экономическая политика
столкнулась с первым серьезным кризисом — кризисом сбыта продукции.

Кризис сбыта 1923-1924 годов показал, что НЭП не означал
реального перехода промышленности на рыночные рельсы.

8 октября 1923 года Троцкий написал письмо в Политбюро, в
котором, разбирая причины возникшего социально-экономического кризиса,
утверждал, что «хаос идет сверху», что бюрократия проводит партийные решения
методами военного коммунизма, в руководстве «создалась секретарская
психология», при которой люди подбираются не по принципу компетентности, а по
принципу лояльности, и «секретарскому бюрократизму должен быть положен предел»
[3, T.1, c.14]. Итак,
демократия должна оживить партию, ограничить произвол чиновников аппарата, во
главе которого стоит генеральный секретарь. Кроме демократии, Троцкий делал
ставку на качественное планирование, давая понять, что мог бы возглавить это
дело.

Большинство членов Политбюро истолковали эти претензии
Троцкого по-своему: «Троцкий фактически поставил себя перед партией в такое
положение, что или партия должна предоставить тов. Троцкому диктатуру в области
хозяйственного и военного дела, или он фактически отказывается от работы в
области хозяйства, оставляя за собою лишь право систематической дезорганизации
ЦК». Сталин и его союзники были возмущены обвинениями в «секретарской»
диктатуре. Троцкий бросил вызов бюрократическому покою, в котором пребывало
руководство, он покусился на единство правящей касты. В этом, а не в каких-то
ошибках, было его главное преступление. Два года спустя в письме соратникам по
антитроцкистской фракции[6] это
подтвердил Ф. Дзержинский: «партии пришлось развенчать Троцкого единственно за
то, что тот… поднял руку против единства партии» [12, c.311].

Однако Троцкий был не одинок.Е. Преображенский написал
письмо с критикой проводимого курса. К 15 октября его подписали 46 видных
большевиков. Недовольство было налицо. Большинство членов Политбюро решили
придавить это выступление авторитетом ЦК, но, поскольку соотношение сил было
еще не ясно, пригласили на объединенное заседание ЦК и ЦКК еще представителей
10 парторганизаций, чья позиция была известна. Это заседание, проходившее 25-27
октября в отсутствие Троцкого[7]
объявило его выступление «нападением на Политбюро», «политической ошибкой» и
«сигналом к фракционной группировке», каковой явилось письмо 46-ти [30, T.3, c.141]. Осудив таким образом
своих противников, лидеры Политбюро требовали «не выносить сор из избы»,
избежать открытого спора перед лицом страны и мира. Но письма оппозиционеров
уже распространялись в партийных кругах и среди непартийной интеллигенции. Тогда
большинство членов Политбюро договорились с Троцким о компромиссе.5 декабря
была согласована резолюция «О партийном строительстве» (с некоторыми поправками
ее подтвердит XIII конференция партии), в которой
говорилось: «Рабочая демократия означает свободу открытого обсуждения, свободу
дискуссии, выборность руководящих должностных лиц и коллегий». Резолюция
осуждала бюрократизм за то, что он «считает всякую критику проявлением
фракционности» [30, T.3, c.148].
Большинство членов Политбюро провели заседание по согласованию текста на
квартире у больного Троцкого.

Для «триумвирата» и его союзников резолюция была плодом
взаимных уступок, прекращения споров и сохранения существующего руководства. «И
тогда мне казалось, что, собственно, не о чем драться дальше… », — вспоминал
об этом моменте Сталин [8, T.6, c.12].6
декабря он опубликовал в «Правде» статью «О задачах партии», которую закончил комплиментом
«возмутителю спокойствия». Но с намеком: «я знаю Троцкого как одного из тех
членов ЦК, которые более всего подчеркивают действенную сторону партийной
работы» [8, T.5, c.370]. Троцкий
не захотел услышать это предупреждение, так как не хотел работать по указке
аппарата.

Резолюция, принятая 5 декабря, была победой, которую
Троцкому нужно было развивать. Он пишет развернутую статью «Новый курс», в
которой излагает взгляды, получившие затем название троцкизма. Сам Троцкий
неоднократно отрицал, что «троцкизм»[8]
существует. Себя Троцкий считал ленинцем. Но одно другому не мешает — так же
как в рамках марксизма выделился ленинизм[9],
так и в рамках ленинизма выделились различные идейные течения, и троцкизм стал
одним из них.

В 1923 году задача Троцкого заключалась в том, чтобы не
выпячивать собственное «я», а представить себя толкователем общепартийного
решения, нового партийного курса, за который якобы, выступает партия. В своей
статье Троцкий утверждает, что партия резолюцией 5 декабря провозгласила «новый
курс». Это уже интриговало читателя — не идет ли речь о новом НЭПе — уже
политическом? «Новый курс, провозглашенный в резолюции ЦК, в том и состоит, что
центр тяжести, неправильно передвинутый при старом курсе в сторону аппарата,
ныне, при новом курсе, должен быть передвинут в сторону активности, критической
самодеятельности, самоуправлении партии, как организованного авангарда
пролетариата». Троцкий ставит задачу: «партия должна подчинить себе свой
аппарат» [49, c. 199]. Развивая положения ленинских
статей о связи бюрократизма и недостатка культуры масс, Троцкий неожиданно
переносит эту проблему в плоскость взаимоотношений.

2.2. Новая оппозиция

Различие во взгляде на стратегию быстро стало выливаться в
мелкие конфликты внутри «руководящего коллектива», которые накапливались с
каждым месяцем. Бухарин, Сталин, Каменев и Зиновьев спорили и раньше. Сталин
мог выступить и против Бухарина, и против Зиновьева. Оставаясь в центре, Сталин
следил за нараставшей схваткой «школ» Бухарина и Зиновьева. Молодые сторонники
двух теоретиков спорили между собой и все чаще стали «задевать» членов
руководства.

В декабре 1925 года дискуссия между Москвой и Ленинградом
обострилась. Для большинства коммунистов различие во взглядах между Зиновьевым
и Бухариным было слишком сложным. В этих условиях, как и в случае с Троцким,
партийная масса предпочла оставаться на стороне начальства: в Ленинграде — на
стороне Зиновьева, в остальных регионах — на стороне Сталина и Бухарина. Впервые
большевики делились на фракции по принципу «кто где живет». Не потому что они
так думают, а потому что они подчиняются спорящим между собой партийным вождям.

Вне Ленинграда Зиновьева поддержали еще некоторые сотрудники
Коминтерна, а также два известных лидера — Каменев и жена Ленина Н.К. Крупская,
связанная с ними давней дружбой и разделявшая старые догматы ленинизма. «Новую
оппозицию»[10]
поддержали также кандидат в члены Политбюро, министр финансов Сокольников и
зампред Реввоенсовета М.М. Лашевич. Но это было практически все.

Сталина, Бухарина и других лидеров раздражала претензия
Зиновьева и Каменева на роль «хранителей ленинизма», которые вольны определять,
что соответствует догме, а что — нет.

В 1924 году Зиновьев честно заявил, что в стране существует
диктатура партии. Сталин публично опроверг и объяснил, что хотя ему и поручают
произносить доклады на съездах от имени ЦК, но единственным официальным
идеологом не считают. Но, несмотря на этот эпизод, Зиновьев был признанным
толкователем заветов Ленина.

Идеи «новой оппозиции» были близки взглядам Троцкого,
который был возмущен тем, что «вся полоса хозяйственно-политического развития
оказалась окрашенной пассивным преклонением перед состоянием крестьянского
рынка» [3, T.1, c.156]. Но,
считая Зиновьева и Каменева зарвавшимися чиновниками, памятуя о травле, которую
они против него развернули, он не мог поддержать этот новый вызов Сталину и
правым большевикам.

Троцкого больше интересуют проблемы развития промышленности.
Почему бы Сталину, отношения с которым уже полгода ничем не омрачаются, не
назначить его во главе ВСНХ? А раз так, не стоит торопиться с поддержкой
оппозиции. Только в конце января, после разгрома «новой оппозиции», Троцкий
понял, что на это место его пока никто ставить не собирается. Тогда он свернул
свою работу в этом органе.

А пока Сталин предлагал союз Троцкому. Сталин, часто
встречавшийся с Троцким на Политбюро, действовал очень осторожно. Помогать ему
Троцкий не стал, но и Зиновьева не поддержал. Нейтрализовав Троцкого, Сталин
обеспечил себе победу.

15 декабря, накануне съезда, большинство Политбюро послало
ультиматум: принять за основу резолюцию Московской организации, членам
руководства не выступать на съезде друг против друга, отмежеваться от наиболее
резких выступлений членов ленинградской организации Саркиса и Сафарова,
восстановить в правах сторонников большинства Политбюро, исключенных из
ленинградской делегации перед съездом. Принятие этих требований означало бы
полную капитуляцию Зиновьева и Каменева. Они отвергли этот «компромисс», что
позволило Сталину обвинить их в отказе от сохранения единства.

Решающее столкновение между большинством Политбюро и «новой
оппозицией» Зиновьева и Каменева произошло на XIV
съезде партии 18-31 декабря 1925 года. В докладе Сталин изложил господствующую
точку зрения: «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну
страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем
рынке… » [8, c.299]. Это — залог движения к
социализму. Зиновьев не против этого движения. Суть разногласий в другом. Каменев,
конкретизируя суть разногласий, говорил, что Бухарин и Сталин видят «главную
опасность в том, что есть политика срыва НЭПа, а мы утверждаем, что опасность в
приукрашивании НЭПа».

Стороны требовали друг от друга покаяться в прошлых ошибках
(в том числе и тех, которые «ошибающиеся» признали), обильно цитировали Ленина.
Бухарин привычно напомнил о поведении Зиновьева и Каменева в 1917 году, обвинял
«новую оппозицию» в нелояльности к ЦК, его сторонник М. Рютин дополнил список
обвинением в создании фракции.

Главная опасность выступлений «новой оппозиции» — возможность
оглашения страшной тайны: Сталин, Зиновьев и Каменев тоже создали свою фракцию.
Но прямо сказать об этом пока решился только Лашевич, да и то намеками, шутливо
упомянув «тройку», «семерку» и «туз». Имелись в виду не карты из «Пиковой
дамы», а фракционные органы большинства Политбюро. Лашевича резко оборвали. Члены
фракции большинства вымарали ответы Лашевичу о «тройке» и «семерке» из
стенограммы, чтобы никто не догадался, что Сталин и Бухарин тоже действуют с
помощью фракционных методов. Позднее Зиновьев и Каменев будут прямо говорить об
этом, но партийная масса уже привыкнет, что оппозиции верить нельзя.

Но Сталин не был намерен терпеть господство явно враждебной
ему группировки во второй по величине организации ВКП(б) (теперь было это новое
сокращение, так как на съезде партию переименовали из российской во всесоюзную).
ЦК отверг предложение губкома (в обмен на признание решений съезда должна быть
прекращена травля зиновьевцев и чистка руководства Ленинградской организации,
но требовал капитуляции оппозиции).

Зиновьевцы[11]
оборонялись. Большинство районных и заводских организаций ВКП(б) в Ленинграде
поддержали Зиновьева. Большинство сочувствовали зиновьевцам хотя бы потому, что
они настаивали на улучшении положения рабочих за счет крестьян.

Но большевики привыкли к дисциплине: что скажет ЦК, то и
правда. Одна за другой районные организации признавали правоту победившей на
съезде фракции Сталина — Бухарина.

Лидеры оппозиции были высланы на работу в другие регионы. Зиновьеву
и Евдокимову разрешалось приезжать в Ленинград только по личным делам. «Гнездо»
оппозиции было разорено, но ее бойцы не собирались складывать оружие в борьбе
за свои принципы.

В начале 1926 года коммунистическая оппозиция была расколота
на несколько фракций: троцкисты, «новая оппозиция», группа «демократического
централизма»[12]
(сапроновцы), «рабочая оппозиция»[13]
(шляпниковцы), «рабочая группа»[14]
(медведевцы). Наиболее влиятельными были первые две группировки. Несмотря на
острую неприязнь их вождей друг к другу, объединение было неизбежно — две
группы имели практически общие взгляды. Еще в апреле Троцкий не терял надежды
договориться со Сталиным о «более дружной работе, разумеется, на почве решений XIV съезда» [3, T.1, c.188]. Но затем Троцкий понял, что Сталин не намерен
возвращать его к реальной власти. Начались переговоры о примирении между
опальными лидерами. Сталин не без тревоги наблюдал за сближением двух групп. Особенно
беспокоил Зиновьев, который по части политической интриги был своего рода
учителем Сталина. Сталин был готов использовать униженного Троцкого на вторых
ролях как ценного специалиста. Но теперь, когда Сталина атакуют его недавние
друзья, Троцкий тоже усилил натиск. Это нетерпимо, в условиях такой склоки ЦК
не может работать. Большевистская политическая культура была чужда согласованиям.
Руководящее ядро могло работать только как единая команда, но эта команда
подбиралась Лениным и без него быстро превратилась в совокупность враждующих
групп. Однако просто очистить руководство от несогласных было опасно — вместе с
опальными вождями могли уйти сотни их сторонников, занимающих важные посты. Раскол
партии означал и раскол государственной структуры, потерю однопартийности.

Началась медленная, подспудная работа по превращению
Троцкого, Каменева и Зиновьева «в политических отщепенцев вроде Шляпникова» [38,
c.71]. Их сторонников перемещают с места на место,
чтобы нигде не дать закрепиться, обрасти кадрами, реальными властными
полномочиями. Снова распространяется информация о «недостойном прошлом», часто
клеветническая. Унизить противника, чтобы массы коммунистов перестали уважать
Троцкого, Каменева и Зиновьева. Сталин надеялся бить зиновьевцев и троцкистов
по частям, но давление на оппозиционеров ускорило их сближение.

Еще в июне Троцкий упрекает Зиновьева и Каменева за
бюрократизм и травлю «троцкизма». На Политбюро Троцкий голосовал то за, то
против предложений Зиновьева. Но накануне июльского пленума ЦК лидеры оппозиции
наконец столковались и признали ошибочность борьбы друг против друга в 1923-1924
годах. Зиновьев признал, что оппозиционное движение 1923 года «правильно
предупреждало об опасности сдвига с пролетарской линии». Троцкий также признал
«грубой ошибкой» то, что он раньше связывал «оппортунистические сдвиги» с
деятельностью Зиновьева и Каменева, а не Сталина.

Поскольку против опальных большевиков работала вся мощь
секретариата ЦК с его слаженным аппаратом, оппозиционеры попытались наладить
рассылку своих материалов, чтобы информировать партийные круги о своей позиции
и опровергать клевету большинства. Но сталинский аппарат быстро отследил
появление их в Брянске, Саратове, Владимире, Пятигорске, Омске, Гомеле, Одессе.
Раз аппарат ЦК работал против них, оппозиционные вожди использовали подчиненные
им аппараты. Сотрудники Зиновьева по Коминтерну ездили по стране, собирая
сторонников левых. Старые конспираторы с дореволюционным стажем стали назначать
явки, шифры и пароли. Вольномыслящие коммунисты перепечатывали материалы
оппозиции, даже если не были с ними согласны: партия должна знать разные мнения.

Руководитель Краснопресненской организации М. Рютин узнал о
происшедшем и немедленно доложил «куда следует». Активность оппозиционеров была
истолкована соответствующим образом: оппозиционеры создали подпольную
организацию внутри партии, фракцию. Июльский пленум ЦК, издевательски предложив
оппозиционерам открыто высказывать свои взгляды, исключил Зиновьева из
Политбюро, Лашевича — из ЦК. Он был также выведен из Реввоенсовета — велась
чистка армии.

В ответ на обвинения во фракционности оппозиционеры
разгласили страшную тайну Сталина: «В течение двух лет до XIV
съезда существовала фракционная «семерка», куда входили шесть членов Политбюро
и председатель ЦКК тов. Куйбышев. Эта фракционная верхушка секретно от партии
предрешала каждый вопрос… Подобная же фракционная верхушка существует
несомненно и после XIV съезда. Пленум предпочел этому
не поверить. Тем более что сидевшие в президиуме люди знали, что это правда. Зато
Сталину пришлось пережить серьезное унижение, когда оппозиция добилась зачтения
им последних писем и статей Ленина, направленных против генсека. Сталин зачитал
тексты, но никаких организационных выводов из них сделано не было.

Оппозиция напомнила, что большинство Политбюро действовало
как фракция. Но большинство уже приняло решение превратить оппозиционеров в
«политических отщепенцев».

Июльский пленум должен был нанести удар и по Каменеву, но он
на прямой фракционной работе не попался.

3 августа 1926 года Каменев подал в отставку с поста
наркома, за который не держался. В глазах партийного актива это тоже выглядело
как поражение.

«Объединенная оппозиция» не считала себя разбитой. По итогам
пленума 13 лидеров троцкистов и зиновьевцев приняли общую резолюцию, которая
стала первым документом объединенной оппозиции. В нем говорилось: «Ближайшая
причина все обостряющихся кризисов в партии — в бюрократизме, который чудовищно
вырос в период, наступивший после смерти Ленина, и продолжает расти» [3, T.2, c.11].

В чем причина? Большевики сразу после прихода к власти
тащили пролетариат туда, куда он не желал, активно сопротивляясь большевистской
власти. Что касается коммунистического «авангарда», то он уже несколько раз
«побеждал» оппозиционеров во время дискуссий. Причины бюрократии
коммунистическая оппозиция не нашла, да и не могла найти в силу своей
приверженности сверхцентрализованной модели социализма.

Крепко спаянный централизованный аппарат партии-государства
стал ядром этакратического класса, основой которого была бюрократия. Ее
усиление вытекало с неизбежностью исторического закона из огосударствления
экономики, партийно-государственной централизации и подавления гражданского
общества. Программа оппозиции ничего не противопоставляла этому процессу. Она
выражала интересы части коммунистической технократии[15],
и при всей ненависти к своим бюрократическим «братьям по классу» объективно
содействовала их усилению. Оппозиция лишь пыталась избавить бюрократию от
правых иллюзий, придать государственному хозяйству больший динамизм. Со
временем лидеры бюрократии воспримут экономическую часть троцкистской программы.
Но вожди оппозиции считали, что их программа может быть реализована только под
их руководством.

2.3. Кампания «Объединенной оппозиции»

29 сентября 1926 года были исключены нескольких
малоизвестных партийцев за фракционную работу. Партийные чиновники проверяли,
готовы ли вожди оппозиции заступаться за свой актив. Они были готовы. Направившись
в Коммунистическую академию, где была запланирована встреча с этими партийными
руководителями (а оппозиционеры формально оставались партийными руководителями),
левые подвергли политику большинства Политбюро разгромной критике. Троцкий и
Зиновьев имели огромный ораторский опыт, увлекали за собой аудиторию, даже уже
обработанную официальными агитаторами ЦК.

Окрыленные первым успехом, лидеры «объединенной оппозиции»
пошли в рабочие ячейки и там тоже имели успех.

На собраниях Троцкий так излагал программу левой оппозиции: «На
полмиллиарда сократить расходы за счет бюрократизма. Взять за ребра кулака,
нэпмана — получим еще полмиллиарда. Один миллиард выиграем, поделим между
промышленностью и зарплатой. Вот в двух словах наша хозяйственная программа». Все
эти цифры были совершенно условны. Правым было ясно одно: резкое сокращение
бюрократии приведет только к дезорганизации государственного хозяйства. Экспроприация
кулаков и нэпманов даст средства только на год, а потом брать будет не с кого.

Никто из членов Политбюро не решился противостоять в
открытой полемике Троцкому и Зиновьеву, когда они, окрыленные успехом, вместе
со своими сторонниками — Радеком, Пятаковым, Смилгой и др. созвали несколько
собраний на фабриках и заводах в Москве и окрестностях. Сталин и Бухарин
опасались большого скандала, особенно в условиях назревающего экономического
кризиса. Истинные настроения партийного актива были неизвестны — далеко не все
решались высказывать то, что думают.

Открыто в Москве и Ленинграде за оппозицию решились
проголосовать только 496 человек, но по данным чехословацкого дипломата И. Гирсы,
в Москве около 45% коммунистов были на стороне оппозиции [55, c.56].

Пока недовольство политикой ВКП(б) было еще не очень велико.
Кризис НЭПа еще не набрал силу. К тому же предлагавшаяся оппозицией демократия
не касалась народа (рабочему классу обещали сохранение зарплаты, не более),
речь шла о демократии для элиты. Диктаторский «имидж» вождей оппозиции ослаблял
силу ее агитации за демократию и против бюрократизма. Страна помнила Троцкого
как жестокого диктатора времен гражданской войны, Ленинград помнил авторитарный
стиль руководства Зиновьева.

Отсутствие возможности отстаивать свои взгляды в печати
ставило оппозицию под удар клеветы — ее требования в выступлениях Бухарина и
его сторонников доводились до абсурда. Использовались и антисемитские нотки. Правящая
фракция давила механической концентрацией своих сил, угрозой репрессий.

Оппозиционеры пытались представить себя равноправным
течением в партии и 4 октября обратились в ЦК ВКП(б) с заявлением о
необходимости налаживания «совместной дружней работы» и «ликвидации тяжелого
периода внутрипартийной распри» [30, T.4, c.64]. Политбюро затем оценило это заявление как признание
правильности политики ЦК, что было явным преувеличением. А пока оно вынуждено
было услышать призыв к компромиссу и выставило 11 октября свои условия,
сводившиеся к прекращению фракционной работы и недопустимости открытой
дискуссии. Требовалось также отмежеваться от других оппозиционных групп,
критиковавших Политбюро. Поскольку левые отрицали, что ведут именно фракционную
работу, и отрицательно относились к более радикальным оппозиционерам, чем они
сами, то Троцкому, Зиновьеву и Каменеву оставалось согласиться только на
прекращение дискуссии.

Достижению компромисса способствовало и то, что сталинское
руководство по-прежнему не чувствовало себя уверенно. Сохранялись «опасения
быстро и резко порвать друг с другом при неустойчивости режима и боязни внешних
и внутренних его противников в случае внезапного раскола или распада партии» [55,
c.58].

15 октября передовица «Правды» отзывалась об оппозиции в
компромиссном тоне.16 октября лидеры левых подписали заявление, в котором вновь
подтверждалось осуждение фракционной борьбы (оппозиционеры не признавали, что
ведут именно фракционную борьбу), признавались некоторые ошибки, хотя и
утверждалось, что оппозиция остается «на почве своих взглядов», изложенных «в
официальных документах и речах… ». Признание ошибок стало условием
компромисса — Сталину было важно унизить противников, использовать и это
столкновение, чтобы подорвать авторитет опальных вождей, чья слава еще недавно
превосходила его, Сталина, славу. И дело было не в личных амбициях. Чтобы
победить в политической борьбе, необходимы гораздо большие авторитет, влияние,
поддержка, чем у противника.

Оппозиционерам могло показаться, что за ними признали право
на инакомыслие — сохранение ошибок, с которыми нужно бороться идейно, а не
организационно. Но Сталин решил закрепить успех именно «оргмерами». Объединенный
пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 и 26 октября рассмотрел вопрос «О внутрипартийном
положении в связи с фракционной работой и нарушении партийной дисциплины ряда
членов ЦК». По предложению С. Кирова было принято постановление, в соответствии
с которым Зиновьева отозвали из руководства Коминтерном, Троцкого вывели из
Политбюро, а Каменева — из кандидатов в члены Политбюро. Меры взыскания должны
были быть умеренными. Важно было не вызвать к опальным вождям излишнюю жалость,
а в случае обострения обстановки в стране можно было бы и примириться с этими
опытными работниками, которые с наибольшей эффективностью действовали именно в
условиях революции.

Одновременно Сталин настоял на еще одном унижении оппозиции.
В качестве проверки на лояльность Зиновьева ему предложили выступить против
других оппозиционеров, которые стояли за отказ от однопартийности, компромисс с
социал-демократией, широкую демократизацию. Этот уклон, представленный прежде
всего «рабочим оппозиционером» С. Медведевым, был заклеймен как меньшевистский,
и Зиновьеву было предложено выступить против него в прессе. Зиновьев
согласился, так как действительно не был сторонником столь широкой
демократизации, но затягивал выступление против коллег по оппозиционной
деятельности. В итоге честь дать отпор «меньшевистскому уклону» выпала на долю
Бухарина, который осудил правых в статье «Правая опасность в нашей партии». «Новой
оппозиции» пришлось присоединяться к позиции Бухарина.

Эта история была важным успехом Сталина: ему удалось одну
группировку изолировать и заставить покаяться, а другую — отмежеваться от
возможного союзника и присоединиться к официальной позиции. Оппозиционный фронт
был расколот. Это «тактическое средство, которое впервые было использовано для
подрыва оппозиционного блока в октябре 1926 года, затем последовательно
применялось Сталиным на протяжении 1927-1929 годов, когда «зиновьевцы после
«покаяния» служили оружием борьбы с троцкистами… » [55, c.56],
— комментирует эти события В.А. Шишкин.

Таким образом, к концу года авторитет оппозиции был
подорван, и правящий блок мог торжествовать победу.

После вероломного нарушения Сталиным компромисса 16 октября
оппозиционеры продолжали рассылать материалы, в которых призывали бороться
«против ликвидации партии, проводимой сталинской фракцией под лицемерными
лозунгами «единства». За действительное единство партии — на основе
внутрипартийной демократии». Они готовились к новым политическим баталиям.

2.4. Наступление оппозиции

Разоблачая международную политику Сталина и Бухарина,
оппозиционеры грозили партии внешним вторжением. Апеллируя к традициям старого
большевизма, оппозиционеры требовали восстановить внутрипартийную демократию
(но ни в коем случае — демократию вне партии).

НЭП привел, по мнению оппозиционеров, к сползанию от
революции к «термидору».

Оппозиционеры чувствовали, что для них наступил последний и
решительный бой.

«Борьбу на истощение» против оппозиции, ведущуюся за
последнее полугодие, Сталин решил теперь заменить «борьбой на истребление». Почему?
Потому что Сталин стал слабее.

Критика бюрократии левой оппозицией становилась все более
радикальной, причем даже на заседаниях партийного суда ЦКК, куда время от
времени вызывали оппозиционеров. Осудить их не удавалось. Результаты этих
прений были неутешительными для Сталина.

Аппарат вычищал партийные и государственные органы от
оппозиционеров либо перемещал их с места на место, лишая реальной власти.

Но сломать лидеров оппозиции пока не удавалось. Памятуя
неудачный опыт ЦКК, против Троцкого и Зиновьева был выставлен объединенный
пленум ЦК и ЦКК, который проходил 29 июля — 9 августа. Троцкий и Зиновьев
обвинялись в том, что они выступают с антипартийными речами, обвиняют партию в
термидорианстве, заявляют, что партийный режим страшнее войны. Особую опасность
для правящей группы представляло «печатание и распространение фракционной
литературы не только среди членов партии, но и беспартийных, организация
подпольных фракционных кружков» [30, T.4, c. 204].

Сталин накопил богатый опыт проведения политических баталий
с оппозицией. Он успешно вел кампанию. Троцкому просто не давали говорить,
постоянно его перебивая. Продираясь через крики цекистов, Троцкий пытался
обвинять Сталина и Бухарина в пересмотре ленинизма и диктатуре. На обвинения в
том, что выступая против руководства, оппозиция подрывает обороноспособность страны,
Троцкий ответил: «Партия должна сохранять контроль над всеми своими органами во
время войны, как и во время мира» [3, T.4, c.63]. К аргументам Троцкого не очень прислушивались. Решение
об исключении Троцкого и Зиновьева из партии было принято за основу. Они
решили, что уже исключены, и не пошли на заседание ЦК 6 августа. Однако
сценарий расправы еще не был завершен. Как в царские времена, для унижения
жертвы в последний момент предполагалось помилование. Немедленное исключение
грозило расколом партии, а Сталин в это время еще планировал тянуть время,
держать вождей оппозиции на грани исключения, но не рисковать. Ведь исключение
Троцкого из партии могло вызвать ее раскол и возникновение второй
коммунистической партии в полуподполье. И все это — в условиях опасности
военного вторжения.

Стороны договорились о компромиссе. Началась новая торговля
о тексте, который должны подписать оппозиционеры. Быстро договорились на осуждении
фракционности (оппозиция была против фракционности и считала свои действия вынужденным
ответом на произвол сталинской фракции), об отказе от создания второй компартии.
После недолгих препирательств оппозиция согласилась признать, что
термидорианское перерождение партии не стало фактом, есть только такая угроза. В
ответ оппозиция требовала объявления официальной дискуссии по ее платформе. Сталин
рекомендовал принять эти условия.

Лозунгом оппозиции стало: «Ни новое 16 октября, ни лозунг
второй партии». Она уже не хотела идти на уступки, надеясь вернуть себе
большинство в партии по мере «полевения» ситуации в стране. Когда недовольство
сталинско-бухаринским курсом станет массовым, произойдет «сдвижка власти». Это
может произойти как в условиях военных поражений, так и в условиях острого
социального кризиса.

Ставкой оппозиции стал XV съезд
партии. Левые понимали, что сталинский аппарат не даст троцкистам завоевать
большинство на съезде, но они надеялись сагитировать массы делегатов. Поскольку
дискуссия все же была объявлена, они выдвинули свою платформу.

Ветераны борьбы с троцкизмом на историческом фронте и сейчас
считают, что «изначальная нереализуемость заявок, помноженная на громадную
амбициозность их авторов… лишала эти платформы политической перспективы» [18,
c. 198]. Так хотел представить дело и Сталин: нереально,
одни амбиции. Но в политике нет людей без амбиций. Они лишь по-разному
проявляются. А вот «нереализуемость» троцкистских идей весьма сомнительна. Ведь
их социально-экономическая составляющая была позднее почти полностью, а иногда
и с избытком реализована Сталиным, а политическая — взята на вооружение
Бухариным. Так что присмотримся к программе троцкизма повнимательней.

Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиция) к XV съезду утверждал: «Группа Сталина ведет партию вслепую»,
скрывая силы врага, не давая объективно анализировать трудности [3, T.4, c.114]. К этим трудностям левые
относили медленный рост промышленности и заработной платы рабочих, тяжелое
положение бедняков и батраков, рост безработицы, потворство кулачеству, которое
контролирует значительную часть товарного хлеба и продолжает усиливаться.

Платформа выдвинула ряд обычных социал-демократических
требований по защите труда, в частности предложила повышать заработную плату в
соответствии с ростом производительности труда. Это справедливое требование,
однако, лишало государство возможности получать дополнительную прибыль при
росте производительности, что в условиях дефицита средств было совсем некстати.
Левые рассуждали, как марксисты в эксплуататорском обществе, а правые и
центристы (группа Сталина) — как прагматики, которым нужны были деньги на
индустриализацию.

Платформа призывала к борьбе против сельской буржуазии: «Растущему
фермерству деревни должен быть противопоставлен более быстрый рост коллективов…
Наряду с этим необходимо оказывать более систематическую помощь и бедняцким
хозяйствам, неохваченным коллективами, путем полного освобождения их от налога,
соответствующей политики землеустройства, кредита на хозяйственное обзаведение,
вовлечение в сельскохозяйственную кооперацию».

Лишенному точного классового содержания лозунгу «создания
беспартийного крестьянского актива через оживление Советов» (Сталин — Молотов),
что приводит на деле к усилению руководящей роли верхних слоев деревни, нужно
противопоставить лозунг создания «беспартийного батрацкого, бедняцкого и
близкого к ним середняцкого актива» [3, T.4, c.128]. В 1928-1929 годах Сталин возьмет на вооружение эти
предложения, и даже перевыполнит их, проводя коллективизацию.

Платформа подвергла критике проект пятилетнего плана,
разработанный комиссией Госплана, особенно — «затухающие» темпы роста. Эти
темпы хороши для капиталистического государства, но при централизации ресурсов
в единых государственных руках — можно выжать гораздо большую скорость. И здесь
Сталин прислушивается к аргументам Троцкого.

Но где взять средства на индустриальный рывок? Левые предлагали
изъять средства у частных предпринимателей (возможно — ценой полного подавления
частной инициативы) и направить их на ускорение темпов индустриализации и
коллективизации. Это был рискованный ход. Если государственный сектор не
заработает, когда частный уже разрушится, — обвалится вся экономика. Поэтому
левая оппозиция предлагает относительно осторожные меры, которые, как кажется,
не добивают частника до конца. Уже в 1928 году правящее большинство пойдет по
этому пути, и выяснится, что полумер не хватает. Нужно решаться — или отказ от
государственного социализма, или рывок к нему несмотря ни на какие жертвы
общества.

В области внешней политики левые предлагали отказаться от
внешнеэкономических уступок даже в условиях военной угрозы (иначе мировой рынок
растворит социалистические элементы в советской экономике) и «взять курс на
международную революцию» [3, T.4, c.168].

Своим противником в правящей элите левые считают аппаратно-центристскую
группу Сталина, воздействующую на хозяйственное руководство (Рыкова и др.) бывших
эсеров и меньшевиков, которые составляют около четверти партактива, профсоюзную
верхушку Томского и ревизионистскую «школу» красных профессоров во главе с
Бухариным. Чтобы исправить положение, оппозиция предлагает восстановить
внутрипартийную демократию в духе последних статей Ленина и резолюции 5 декабря
1923 года. Но, эти планы вели к демократии только для партийных верхов.

А вот группа «Демократического централизма» Т.В. Сапронова и
В. Смирнова[16]
применила к сложившейся ситуации свои предложения, выдвинутые еще во время
профсоюзной дискуссии 1921 года, когда решалось — какой быть социальной системе
Советской России по окончании гражданской войны. Тогда идеи производственной
демократии были похоронены под прессом ленинского авторитета. Теперь, когда
производственный и государственный авторитаризм зримо вел к бюрократизации,
«демократические централисты» решили напомнить партии и рабочим о своих
предложениях: «Внутренний распорядок на фабрике должен быть изменен в сторону
его демократизации. Должен быть твердо проведен курс… на усиление участия
рабочей массы в управлении производством. В этих целях:

а) при назначении директоров заводов и их помощников предполагаемыми
высшими хозяйственными органами кандидатуры должны становиться на обсуждение
общих или цеховых собраний рабочих, которые могут выдвигать и собственные кандидатуры.
Окончательное назначение может быть сделано лишь после такого обсуждения, на
основании учета отношения рабочих к выдвигаемой кандидатуре и предложений общих
собраний;

б) при директоре завода должно быть создано постоянное совещание
из высшей администрации, представителя производственного совещания и
представителей рабочих, выбираемых на общих собраниях рабочих. Решения этого
совещания не являются обязательными для директора, но все основные вопросы
деятельности предприятия должны обсуждаться на нем так, чтобы выборные от рабочих
были вполне в курсе дел предприятия, а администрация знала отношение рабочих к
проводимым мероприятиям. Та же система должна быть проведена и в крупных цехах;

в) вместо теперешней пестроты в организации производственных
совещаний, должна быть всюду проведена выборность этих совещаний и
подотчетность рабочим. Работа их должна быть теснейшим образом связана с
работой упомянутых выше постоянных совещаний при директоре завода» [3, T.3, c.160].

Сапронов и его сторонники были настроены в отношении Сталина
гораздо категоричнее. Они критиковали осторожность Троцкого. Впоследствии
оказалось, что Сталин под давлением обстоятельств легко может отказаться от
«термидорианской» экономической политики. Для части троцкистов это станет сигналом
для примирения с ним. Но «демократические централисты» оказались дальновиднее в
другом — «полевение» Сталина не остановит бюрократического «перерождения». В
этом отношении Сталин, даже проводя левую экономическую политику, остался
правым, «термидорианцем» и даже «бонапартистом»[17],
ибо содействовал усилению раскола общества на классы, укреплению
бюрократической системы.

«Объединенная оппозиция» отмежевалась от «слишком»
демократических предложений 15-ти, но с оговоркой: «Мы держимся того мнения,
что платформа 15-ти должна быть напечатана в партийной печати, как это всегда
делалось при Ленине». Впрочем, пока не была опубликована и платформа
«Объединенной оппозиции».

2.5. Подавление левых большевиков

Сталин понимал, что в условиях, когда оппозиция оказывается
права в споре о стратегии большевизма, когда вот-вот придется принять ее
предложения почти по всем экономическим и внешнеполитическим вопросам, чисто
политическими методами проблему борьбы за лидерство не решить. Распространение
оппозиционных материалов лишало правящую группу монополии на прессу,
возможности клеветнически интерпретировать лозунги оппозиции. Партактив мог
понять, что его обманывают. Троцкистам со временем удалось бы сагитировать
партию, особенно по мере дальнейшего углубления кризиса.

И начались обыски на квартирах рядовых троцкистов. Был разгромлен
центр перепечатки троцкистских материалов. Было объявлено, что обнаружена
подпольная троцкистская типография.

ГПУ арестовало неких Щербакова и Тверского, которые
обсуждали с бывшим врангелевским офицером возможность организации военного
переворота и приобретение типографского оборудования. Планы эти явно
противоречили друг другу, скорее всего недовольные обсуждали разные варианты
борьбы с советской властью. Но им не повезло — офицер был агентом ГПУ. Теперь
можно было «связать» через «типографское оборудование» два следа –
белогвардейский и троцкистский. Обвинения большевиков в политической уголовщине
в СССР еще не звучали. Троцкисты тут же напомнили о том, как Временное
правительство обвиняло большевиков в организации путча на немецкие деньги
(среди обвиняемых тогда были Троцкий и Зиновьев), а также о методе «амальгамы»,
применявшемся «термидорианцами» во время Французской революции. На самом деле
этот метод, заключавшийся в объединении в одном процессе обвиняемых
революционеров и контрреволюционеров, был опробован как раз якобинцами, т.е. левыми.
Но троцкисты упоминали именно нужную им аналогию.

Тем временем сталинцы[18]
выдвинули еще более тяжкое обвинение… Выступая 26 октября, Молотов заявил: «Оппозиция
воспитывает в своей среде некоторые такие элементы, которые готовы на любые
способы борьбы с партией. Поэтому заострение борьбы на личных нападках, на
травле отдельных лиц может служить прямым подогреванием преступных
террористических настроений против лидеров партии». В 1927 году эта «бомба» не
взорвалась. Она продолжала лежать до 1934 года.

В то же время бюрократия сплотилась, отобрала у оппозиции
часть лозунгов, оппозиционеров снимали с постов, а некоторых и арестовывали. Несмотря
на то, что документы оппозиции по-прежнему распространялись под грифом «Только
для членов ВКП(б)», левые и правые уже действуют как две партии. На
стороне одних — недовольный НЭПом беспартийный рабочий актив, на стороне других
— беспартийные спецы.

Сталина понял, что дальнейшее затягивание раскола приносит
ему одни минусы.21-23 октября 1927 года объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) снова
обсуждал персональные дела Троцкого и Зиновьева. Пленум, осудил линию оппозиции
и исключил Троцкого и Зиновьева из состава ЦК.22 октября, сразу после
исключения вождей оппозиции из ЦК, остальные оппозиционные члены ЦК и ЦКК
заявили: «Это есть прямая попытка поставить XV съезд
перед актом раскола». Они обещали и дальше вместе с исключенными товарищами отстаивать
дело ленинской партии «против оппортунистов, против раскольников, против
могильщиков революции». «Могильщики» — слово, больно задевшее Сталина. Он уже
принял политическое решение раздавить оппозицию, как в свое время раздавили
меньшевиков — тюрьмами и ссылками.

Разгром оппозиции произошел на XV
съезде ВКП (б) 2 — 19 декабря 1927 года. Оппозиционеры были представлены на
съезде несколькими делегатами с совещательным голосом, которых подвергли
показательной идеологической «порке». При выступлении Каменева и Раковского их
постоянно перебивали, не давали говорить, оскорбляли, обвиняли в предательстве
партии. Рыков и Томский требовали ареста оппозиционеров. Оппозиция был обречена
на поражение, потому что не мыслила себя вне партии. По утверждению Троцкого,
уже после 7 ноября «единственной заботой Зиновьева и его друзей стало теперь: своевременно
капитулировать» [3, с.285]. Но и задачи троцкистов пока не очень отличались.10
декабря съезд получил отдельные послания троцкистов (Раковский, Муралов и Радек)
и зиновьевцев (Каменев, Бакаев, Евдокимов и Авдеев). Они были почти
одинаковыми, в них излагались просьбы сохранить хотя бы свои взгляды, при
условии роспуска фракций. Сталин уже не верил таким заявлениям.

XV съезд ВКП(б) пришел к выводу, что
«оппозиция идейно разорвала с ленинизмом, переродилась в меньшевистскую группу»
[30, с.264], и исключил из партии 75 лидеров Объединенной оппозиции и 15
«демократических централистов». 19 декабря зиновьевцы попросились назад, но
съезд предложил им обращаться в свои парторганизации в индивидуальном порядке. Исключенные
из партии оппозиционеры были отправлены в ссылку, как социал-демократы начала XX века.16 января 1928 года. Троцкий был выслан из Москвы в
Алма-Ату. Возможности для легального действия у видных оппозиционеров больше не
было, на свободе осталось не много активных троцкистов. Рабочий класс не
заступился за левую оппозицию — дальше простого интереса к ее мнению дело не
пошло.

Оппозиция потерпела поражение в легальной борьбе. Но она не
признала поражения своих идей, тем более что многие из них уже брались на
вооружение победителями. Левая оппозиция сохранила и часть своих подпольных
структур. Ее активисты, несмотря на угрозы арестов, продолжали распространять
листовки, а в одиннадцатую годовщину Октябрьского переворота снова провели
демонстрации в нескольких городах страны. После массовых арестов троцкистов в
Киеве оставшиеся на свободе товарищи устроили еще и демонстрацию перед ОГПУ — первую
демонстрацию коммунистов против репрессивных органов СССР. Троцкий рассылал из
ссылки сотни писем как ссыльным, так и остававшимся на воле товарищам. Он
готовился к новым боям, не сомневаясь, что кризис НЭПа заставит партию принять
его программу.

ГЛАВА III. ПРАВЫЙ УКЛОН
3.1. Скрытая борьба в
Политбюро

Не прошло и двух недель со дня окончания XV
съезда, осудившего троцкизм и фракционность, как в Политбюро вновь разгорелась
внутренняя борьба. Очередная неудача хлебозаготовок поставила страну на грань
голодных бунтов и окончательно убедила Сталина в том, что модель НЭПа,
оправдавшая себя в короткий период 1924-1925 годов, не в состоянии дать
неповоротливой индустриально-бюрократической машине достаточно средств, чтобы
построить мощную индустрию. У крестьян был лишний хлеб, который они не могли
обменять на качественные промтовары за отсутствием последних. На просьбы
руководителей отдать хлеб добровольно крестьяне отвечали издевками. Дефицит
хлебозаготовок составил около 100 миллионов пудов.

Для индустриального рывка нужен был хлеб, и Сталин решил
взять его старыми опробованными военно-коммунистическими методами.6 января 1928
года от имени Политбюро сталинский секретариат выпускает чрезвычайные директивы
местным парторганизациям — специальные заградительные отряды блокируют хлебопроизводящие
районы и отбирают хлеб. Начинает активно применяться статья 107 Уголовного
кодекса о «спекуляции» хлебом, под которую подводили и попытки реализовать хлеб
рыночным путем.

Чрезвычайные меры, по существу заимствованные у оппозиции,
дали хлеб в 1928 году, но отбили у крестьян желание производить его излишки. Производство
хлеба упало.

Действия Сталина вызвали острый конфликт в руководстве. Противники
сталинских методов — главный редактор «Правды» Н. Бухарин, председатель СНК А. Рыков
и руководитель профсоюзов М. Томский с февраля стали критиковать Сталина на
заседаниях руководящих органов. Они указывали на крестьянские восстания,
вспыхнувшие вслед за действиями продотрядов. Было ясно, что крестьян уже не
удастся застать врасплох, что они произведут меньше хлеба, спрячут излишки.

Резкие споры развернулись и по поводу планов роста
промышленности. Какие темпы роста выдержит крестьянство? Уже в марте дошло до
того, что Рыков попросился в отставку, но это вызнало решительные возражения у
всех членов Политбюро.

Первое время конфликт в руководстве развивался подспудно. Агитационная
машина начала критику «правого уклона» в партии. По именам «правых уклонистов»
никто не называл, и даже руководитель партийной пропагандистской машины Бухарин
усердствовал в критике этого таинственного уклона, чтобы никто не заподозрил
его в правизне. Объединенный пленум ЦК и ЦКК 6-11 апреля 1928 года принял
компромиссные резолюции, которые, с одной стороны, констатировали, «что
указанные мероприятия партии, в известной своей части носившие чрезвычайный
характер, обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок», а с
другой — осудили сопровождавшие столь успешную чрезвычайную кампанию
«извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных
органов», которые «фактически являются сползанием на рельсы продразверстки» [30,
с.318]. ЦК обещал, что чрезвычайные меры не повторятся.

Но секретариат ЦК выпустил директиву об усилении кампании
хлебозаготовок. Для ее проведения нужно было сломить сопротивление сельских
верхов. Было принято обращение ЦК «За социалистическое переустройство деревни»,
которое допускало раскулачивание — уничтожение богатых хозяйств, раздачу их имущества
беднякам и выселение кулаков.

Фактическое продолжение военно-коммунистической, «троцкистской»
политики не могло не вызвать обострение споров в Политбюро. И дело было не
только в хлебе. Ознакомившись с экспортным планом, Бухарин возмущенно писал
Сталину: «Мы, при товарном голоде в стране, заставляем промышленность работать
на экспорт». Вместо этого Бухарин предлагает «форсировать индустриализацию,
работая на внутренние рынки» [26, Т.2, с.6]. Но как форсировать
индустриализацию без экспорта? Если какие-то советские промтовары сохраняют
конкурентоспособность на внешних рынках, то зачем продавать их крестьянам за
хлеб, который тоже идет на экспорт. Экспорт — это возможность приобрести столь
необходимые для индустриализации технологии. Товарный голод в стране все равно
не преодолеть без индустриализации.

Сталин предпочитал согласовывать разногласия с Бухариным
тет-а-тет, не вынося их на более широкий круг руководителей. Он сравнивал их
союз с Гималаями, в то время как остальные лидеры — пигмеи. Разумеется, эти
слова, даже сказанные в шутку, не предназначались для ушей «пигмеев». Но в
момент одного из споров Бухарин их пересказал, что тут же вызвало скандал. После
этого Сталин уже не пытался договориться о чем-либо с Бухариным в частном
порядке.

Бухарин в частных разговорах стал называть Сталина
«представителем неотроцкизма» [29, c, 347], а Сталин в
своих выступлениях атаковал неведомого пока врага: «Есть люди, которые
усматривают выход из положения в возврате к кулацкому хозяйству… Фокус,
достойный реакционеров».

«Реакционер» не замедлил явиться. Заместитель министра
финансов М. Фрумкин разослал членам ЦК письмо, в котором предложил прекратить
разрушительные удары по зажиточным хозяйствам, да и против кулаков бороться
только экономическими мерами. Это письмо возмутило Сталина — впервые его меры
критиковались письменно. «Основная ошибка Фрумкина состоит в том, что он видит
перед собой только одну задачу, задачу поднятия индивидуального крестьянского
хозяйства, полагая, что этим ограничивается, в основном, наше отношение к
сельскому хозяйству» [8, Т.11, с.122].

Позиция Фрумкина незначительно отличалась от официальной, но
он дерзнул сформулировать ее самостоятельно в письмах в ЦК. Поэтому именно его
избрали на роль «правого уклониста», называемого по имени. Быть похожим на
Фрумкина теперь стало политически опасным. Рыков пытался вывести в роли
«правого уклониста» бывшего троцкиста Шатуновского. Но фигура Шатуновского была
столь малозначительной, что ход Рыкова не удался. Пальму первенства в «правом
уклоне» Сталин вручил именно Фрумкину, обвинив его в проведении
буржуазно-либеральной идеологии, в стремлении обеспечить беспрепятственное
развитие кулака. Сталин сильно исказил позиции Фрумкина, что тот легко доказал
в ответном слове на ноябрьском пленуме ЦК. Фрумкин выступал против
раскулачивания, но не против ограничения экономической свободы кулака и
налогового давления на него.

Для повышения производительности труда в условиях того
времени было необходимо высокопродуктивное сельское хозяйство. И оно возникало
в индивидуальном секторе. Но фермер не устраивал большевиков как лидер деревни.
Крупное хозяйство должно принадлежать не своевольным крестьянским верхам, а
колхозам, контролируемым партией. Сталин считал, что «нужно добиваться того,
чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы, как сдатчики
хлеба, могли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба» [26, c.5]. Эти планы казались очень смелыми в начале 1928 года и
правоопортунистическими в конце 1929 года. Бухарин был не против
коллективизации, но ведь она должна была быть сугубо добровольной, чтобы
крестьяне трудились на коллектив лучше, чем на себя. Для этого нужна техника,
которой пока нет: «Нас не вывезут колхозы, которые будут еще только «строиться»
несколько лет. Оборотного капитала и машин мы им не сможем дать сразу» [44, с.38].
Бухарину и в голову не могло прийти, что колхозы можно строить без всяких
оборотных средств, волевым образом меняя социальные отношения на селе. Поэтому,
несмотря на критику Фрумкина Сталиным, Бухарин фактически солидаризировался с
ним на июльском пленуме ЦК. Он не знал главного сталинского секрета — крупное
некапиталистическое хозяйство[19]
можно было сделать преобладающим на селе очень быстро.

С согласия Бухарина в стране набирала силу критика «правого
уклона». Сначала его искали в низах, среди «стрелочников», чтобы парировать
упреки левой оппозиции и стоявшей за ней массы недовольных бюрократизмом,
нэпманами, грубыми нарушениями социальной справедливости.

Были сняты со своих постов около тысячи партийных
руководителей. Все бы хорошо, но это «перерождение» увязывали с правым уклоном.
Таким образом, идейное течение смешали с партийно-бюрократической уголовщиной. Идеолог
Московской парторганизации Н. Мандельштам выступил 11 августа в «Правде» с
защитой разномыслия, призвал «не бояться самого слова «уклон», дискутировать,
но не преследовать «уклонистов». Статья была немедленно раскритикована, и
руководство Московской организации отмежевалось от своего заведующего отделом
агитации и пропаганды. Это облегчило Сталину разгром отмежевавшихся — ведь у
них долго работал «примиренец с уклонизмом».

Другой удар Сталин нанес по «школе Бухарина». Решение это
Сталин принял не случайно. Он знал, что его собственная сила заключена в личном
секретариате. И, заподозрив Бухарина в создании такого же «секретариата»,
Сталин начал уничтожать его [51, с.15]. «Красные профессора» из «школы
Бухарина» перемещались с ключевых идеологических должностей.

На новом пленуме ЦК 4-12 июля борьба между правыми и сталинистами
практически не вырвалась на поверхность. Каждая из сторон действовала
осторожно, опасаясь прослыть «фракцией».

К середине 1928 года наметилось некоторое согласие между
сторонниками осторожного поворота «влево» (Бухарин) и более радикального и
последовательного проведения того же курса (Сталин). Но непоследовательность
Бухарина делала его позицию слабой, в то время как события требовали
решительных действий.

Время после июльского пленума Сталин активно использовал в
борьбе за умы большевистских лидеров. Даже те из членов Политбюро, кто
склонялся к сохранению НЭПа до последней возможности, под давлением Сталина
меняли свою позицию. Легче всего было «уломать» старых друзей Сталина — Ворошилова
и Орджоникидзе. Калинин, отличавшийся прокрестьянской позицией, тоже в конце
концов встал на сторону Сталина.

Готовясь к новому столкновению, Сталин действовал с помощью
политической интриги, «подставляя» Бухарина. Поскольку Бухарин после падения
Зиновьева считался лидером Коминтерна, то на VI
Конгрессе Интернационала были приняты за основу его тезисы о международном
положении и задачах Коминтерна. Однако делегация ВКП(б) снова стала обсуждать
тезисы и подвергла их критике, что было подлинным скандалом. Бухарин доказывал,
что не стоит ожидать падения «капиталистической кривой» и, следовательно,
компартии должны придерживаться более умеренного курса. Против этой идеи
Бухарина выступил Ломинадзе, пророчивший новый революционный подъем. Большинство
делегатов поддержало линию «делегации ВКП(б)», то есть Сталина.

В результате Бухарин был унижен и так возмущен, что просил
об отставке. Но Сталин был против спокойного ухода противника в тень, откуда
можно критиковать проводимую в трудных условиях политику.

Бухарин пытался доказать, что не он, а его противники
являются «правыми». Он пытался «размыть» понятие правого уклона, отождествив
его не с учетом мнения крестьян («мелкой буржуазии»), а с бюрократизмом: «не
отмечены важнейшие правые уклоны» [26, Т.3, с.8]. Бухарин показывал Сталину,
что в случае продолжения полемики он готов перенести огонь обвинений в «правом
уклоне» на него. Тем более, что постановления XV съезда
партии и последующих пленумов выдержаны вполне в бухаринском духе. Но Бухарин
не решился возглавить борьбу с «правым уклоном» с троцкистских политических
позиций, потому что тогда нужно было бы бросать прямой вызов чиновничеству. А
вот Сталин в конце концов решился ударить по «правому уклону» с троцкистских
экономических позиций, подведя под это обвинение Бухарина и его сторонников.

3.2. Рискованные игры
оппозиционеров

Почему Сталин, поддерживавший Бухарина в борьбе против
Троцкого, вдруг стал переходить на позиции, близкие троцкистским? В 20-е годы
Сталин еще не был стратегом и доверял Бухарину как идеологу. Так продолжалось
до 1928 года. Идеи Бухарина казались логичными: постепенно растущее хозяйство
крестьян-середняков дает достаточное количество ресурсов, чтобы развивать
легкую промышленность, производящую нужные крестьянам товары. Заказы легкой
промышленности в свою очередь обеспечивают развитие тяжелой промышленности. Развитие
тяжелой промышленности (металлургия, машиностроение и др.) обеспечивает
модернизацию всей промышленности, техническое переоснащение сельского хозяйства.
В результате — равновесие развития сельского хозяйства и промышленности,
изобилие товаров. На этой основе должно хватить ресурсов и на оборону, и на
строительство передовых предприятий, и на сотни тысяч тракторов. На практике
оказался прав Троцкий, который критиковал построения Бухарина как утопичные. То,
что предлагал Бухарин, было выгодно для крестьянского большинства страны, но
заводило политику большевиков в тупик. Зажиточные слои, которые при выгодной
конъюнктуре могли завалить страну товарным продовольствием, не хотели расширять
производство в условиях товарного дефицита. Вот-вот из-под влияния коммунистов
могли выйти рабочие массы, недовольные дефицитом продовольствия. Начатые
стройки могли превратиться в бесконечный долгострой — из-за нехватки ресурсов. Сталин
чувствовал себя обманутым. Ему нужно было самому искать стратегию выхода из
сложившегося положения. Признать правоту Троцкого было нельзя — это открывало
Льву Давидовичу дорогу к возвращению во власть, что Сталин считал недопустимым.
Троцкий не мог работать под руководством Сталина, а его «демократические» идеи
Сталин считал разрушительными. Но заимствовать часть идей Троцкого Сталин
считал вполне возможным.

Оппозиция все еще оставалась важной силой, располагала
сотнями опытных агитаторов и организаторов, которых так не хватало партии. Оппозиционеры
продолжали распространять листовки, в которых протестовали против репрессий и
правого курса. Значительная часть партийного актива втайне сочувствовала
Троцкому и другим левым. Пока обстановка была неустойчивой, левые могли стать
решающей гирькой на весах.

Свою ссылку оппозиционеры считали временной и активно искали
пути возвращения. Правда, сами условия ссылки ставили под угрозу надежды на
возвращение к политической жизни. Можно было не дожить до возвращения, как
случилось в свое время с народовольцами. Особенно беспокоила оппозиционеров
болезнь Троцкого, который страдал в Алма-Ате от малярии.

Оппозиционеры считали, что без них партия не справится с
социальным кризисом, доведет дело до катастрофы, напоминающей обстановку
гражданской войны. Каменев, который вместе с Зиновьевым и своими сторонниками
стучался назад в партию, видел необходимость смены партийного руководства в
момент кризиса. Без старых лидеров ВКП(б), по его мнению, не могла проводить
левый курс компетентно. В воздухе снова повеяло военным коммунизмом.

Оппозиционеры внимательно следили за начавшейся борьбой
между правыми и Сталиным, и их симпатии были на стороне последнего. По
существу, он превращался в троцкиста. Они понимали — кризис НЭПа породил мощный
социальный процесс, направленный против имущественных элит. Его может
возглавить или Сталин, или Троцкий. И если они потерпят поражение, рухнет сама
большевистская диктатура. Троцкисты готовы вернуться в партию после того, как
ее лидеры признают правоту левых. Зиновьев и Каменев считают, что ждать нельзя,
нужно поддержать наметившийся левый поворот изнутри. Пока Зиновьев и Каменев
ждали ответа на их просьбу о восстановлении в партии, зиновьевцы вели
подготовительную работу в парторганизациях.

Переход Сталина на полутроцкистские позиции породил у
Бухарина опасение, что «левые» могут объединиться со Сталиным в борьбе против
«правых». Бухарин, как и левые оппозиционеры, недооценивал способности Сталина
и думал, что он не сможет управлять страной сам, без сильных идеологов и
опытных политиков. Раз речь идет о разрыве Сталина с Бухариным и Рыковым, их
нужно кем-то заменить. А таких же крупных фигур в окружении Сталина не было. Не
собирается ли Сталин привлечь к работе вождей левой оппозиции, с которыми он
сблизился идейно? Желая предотвратить этот гипотетический поворот, Бухарин
встретился с Каменевым и довольно откровенно изложил ему подноготную борьбы в
Политбюро. Каменев тщательно зафиксировал все сказанное. Бухарин говорил, что
«разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших
разногласий с Вами» [26, Т.4, с.560]. Он считал, что в условиях возникшего
равновесия обе стороны будут апеллировать к оппозиции. Но это возможно при
равенстве сил, а Бухарин признает, что Ворошилов, Орджоникидзе и Калинин уже
«изменили» ему. Бухарин обвинял Сталина в том, что он — «беспринципный
интриган, который все подчиняет сохранению своей власти». Они к этому времени
уже разругались с ним до обвинений друг друга во лжи.

Бухарин то утверждал, что линия Сталина будет бита, то признавался,
что он в трагическом положении, за ним ходит ГПУ. На Каменева еще формально полновластный
коммунистический лидер произвел «впечатление обреченности» [26, Т.4, с.562]. Обращение
Бухарина к Каменеву уже само по себе было жестом отчаяния, так как по своим
взглядам в это время левые были гораздо ближе к Сталину. Жизнь снова сблизит
левых и правых оппозиционеров только после того, как сталинские преобразования
дадут результаты — в 30-е годы. А пока и левые, и правые боролись за место под
солнцем рядом со Сталиным.

В условиях «полевения» Сталина вожди оппозиции, причем уже
не только Зиновьев и Каменев, но и Преображенский, Радек и Пятаков, были готовы
к примирению с ним. После того как партия, по сути, приняла троцкистскую
экономическую программу, оппозиционеры думали вернуться в партию торжественно,
с развернутыми знаменами. Но нет, Сталину не нужна была «союзная армия» в
партии. Он был готов принять троцкистов назад в партию только через покаяние. Лишь
бы они не претендовали на авторство новой политики и, следовательно, — высшую
власть. В июне 1928 года начали принимать в партию зиновьевцев, которые,
впрочем, продолжали «просить совета» у Зиновьева.

Оппозиционеров восстанавливали в партии, возвращали в Москву.
Каменев был восстановлен и затем назначен начальником Научно-технического
управления ВСНХ. Зиновьев, восстановленный в партии, стал ректором Казанского
университета, а затем введен в редакцию теоретического органа ВКП(б)»Большевик»,
сотрудничал в «Правде». Пятаков стал заместителем председателя, а с 1929 года —
председателем Госбанка. Преображенский, Радек и Смилга готовили «разрыв с
троцкизмом», о котором объявили 10 июля 1929 года.И. Смирнов и его сторонники
сначала попытались отделаться заявлением об общности взглядов с нынешним
руководством. Не прошло, пришлось переписывать заявление несколько раз в духе
покаяния, и только в октябре оно было признано приемлемым Политбюро. Стали
возвращать раскаявшихся троцкистов из ссылок, предоставлять им работу в
соответствии с квалификацией. Не желавший каяться Троцкий в этих условиях
становился лишней фигурой — 10 февраля 1929 года его выслали из СССР. А бывшие
троцкисты стали верхушкой слоя спецов. Но только те, кто покаялся. Остальных
продолжали арестовывать.

Сталин не доверял вернувшимся в партию оппозиционерам. Идейно
они теперь были ближе. Но что будет завтра, когда потребуется новый крутой
поворот. Их фракция будет решать — поддерживать Сталина или голосовать против
него. Они каются, но это неискренне. В 1928 году Сталин говорил Зиновьеву: «Вам…
вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколько… не прямодушие… » [2,
с.493]. Сталин уже понял, что ошибки совершал Бухарин, а не Зиновьев. Но вот
«не прямодушие», фракционная интрига, исходящая от Зиновьева, мешала его
возвращению в руководящую группу, которая теперь должна была строго подчиняться
именно Сталину, а не аргументам в споре.

Еще меньшее значение Сталин придавал теперь аргументам
непартийных специалистов. Если для левой оппозиции поворот Сталина к
троцкистской программе был идейной победой, то для спецов — поражением. Форсирование
темпов индустриализации, по их мнению, вело к экономической катастрофе, и они
продолжали по привычке убеждать своих начальников в недопустимости темпов роста
промышленности, предлагавшихся сторонниками Сталина. «Затухающая кривая», на
которую были рассчитаны предложения спецов, была отвергнута, темпы роста,
предлагавшиеся прежде, осуждены как «плюгавенькие». Сложные подсчеты оптимального
экономического роста, произведенные бывшими меньшевиками А. Гинзбургом и Я. Гринцером,
были отклонены.

Аргументы спецов с доверием воспринимались Рыковым, который
привык опираться на их знания при решении сложных экономических вопросов. Председатель
ВСНХ В. Куйбышев, близкий Сталину, относился к предложениям спецов скептически.
Что касается самого Сталина, то, как говорил М. Владимиров, «по мнению товарища
Сталина, все наши специалисты, и военные, и штатские, воняют как хорьки, и чтоб
их вонь не заражала и не отравляла партию, нужно их всегда держать на приличном
от себя расстоянии» [17, с.278]. Сквозь сталинскую грубость проступает реальное
опасение: воздействие спецов заразительно, они могут «заразить» большевиков
своими социал-демократическими взглядами.

В 1928 году по спецам был нанесен сильный удар. ГПУ
«разоблачил» в г. Шахты (Донбасса) заговор специалистов-«вредителей». На
публичном процессе многие обвиняемые сознались во «вредительстве». Это зловещее
слово ассоциировалось с организацией катастроф, следствию же не удалось найти
жертв. Шахтинское дело получило широкое освещение, хотя было далеко не первым в
своем роде. Вредителей время от времени разоблачали и при Дзержинском.

Шахтинское дело не вызвало возражений ни у кого из
большевистских лидеров. То, что старые специалисты недолюбливали советскую
власть и ждали реставрации — не было секретом. При этом граница между ошибками
в работе, разгильдяйством и вредительством была размытой.

3.3. Столкновение стратегий

Активизация «левых» настроений происходила в условиях, когда
кризис старой политики становился все более очевидным. И это усиливало споры в
руководящем ядре ВКП(б).

Каков был план Бухарина и его сторонников? Бухарин признал,
что лидеры партии запаздывали с осознанием новых задач, которые поставил перед
страной «реконструктивный период» (то есть модернизация промышленности). Нужно
быстрее готовить своих спецов (шахтинское дело, результаты которого Бухарин не подвергал
сомнению, показало опасность использования старых спецов), нужно ускорить
коллективизацию и создание совхозов, нужно организовать техническую базу не
хуже, чем у американцев. Рассказав о первых успехах «реконструктивного
периода», Бухарин с тревогой обнаруживает, что советское хозяйство в «вогнутом
зеркале» повторяет кризисы капитализма: «там — перепроизводство, здесь — товарный
голод; там спрос со стороны масс гораздо меньше предложения, здесь — этот спрос
больше предложения» [13, с.394]. Преодолеть кризис можно, установив правильные
пропорции хозяйственного развития. Эту задачу должен решить план. Но Бухарин
напоминает, что еще в своей полемике с Преображенским предупреждал: «Нельзя
переоценивать планового начала и не видеть очень значительных элементов
стихийности» [13, с.397]. Приходится подстраиваться под стихию, направляя ее в
нужное государству русло. «В своей наивности идеологи троцкизма полагают, что
максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает
максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший
длительно темп получается при таком сочетании, когда индустрия поднимается на
быстро растущем сельском хозяйстве» [13, с.399]. Так прямо «наивные» троцкисты
не формулировали мысль, с которой спорит Бухарин. Но теперь именно эту идею
отстаивает Сталин. На практике не получается быстрого роста сельского хозяйства.

Бухарин не может открыто спорить со Сталиным, поэтому он спорит
с Троцким (благо, тот не может ответить в прессе). Сталин считал сильнее свою
позицию, понимая, что она ближе если не «спецам», то большинству партийных
чиновников. Генсек лично собрался дать отпор идеям, изложенным Бухариным. Но
рукопись Сталина осталась неоконченной. По мнению В.П. Данилова, О.В. Хлевнюка
и А.Ю. Ватлина, «ответ на уровне конкретного анализа экономических проблем не
получился, оказался Сталину не по плечу» [22, Т.3, с.12]. Это сомнительно. Позднее
Сталин будет развернуто спорить с Бухариным, в том числе и по конкретным
экономическим проблемам. Его аргументы будут лучше убеждать членов ЦК, чем
аргументы Бухарина. Свои аргументы Сталин изложил в развернутой речи на
ноябрьском пленуме ЦК. Но именно в этой речи он «заступился» за Бухарина,
противопоставив взгляды, изложенные Бухариным, идеям «правого уклониста» М. Фрумкина.

Сталин не считал целесообразным осенью 1928 года
разворачивать открытую дискуссию. Он прекрасно понимал, что в компартии
побеждает не тот, кто скажет больше, а тот, за кем останется последнее слово. Наступление
на правых началось не с прямой атаки, а с длительной артподготовки, с
организационного разгрома структур, на которые опирались правые.

ГЛАВА IV. УКРЕПЛЕНИЕ
ПОЗИЦИЙ СТАЛИНА В ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННОМ РУКОВОДСТВЕ СТРАНЫ
4.1. Аппаратное наступление и политика отставок

Сталин развернул наступление на организации, в которых
преобладали сторонники правых. Пропагандистская машина партии, раньше служившая
инструментом в руках Бухарина, теперь была переналажена против него.

Началось наступление и на союзника Бухарина, первого
секретаря Московской парторганизации Н. Угланова, который продолжал критиковать
новую продовольственную политику, опровергая оптимистичные утверждения
сталинской фракции. Главную задачу в области идеологической борьбы Угланов
видел в борьбе «против проникновения отравленной философии оппозиции в наши
ряды». А ведь взгляды, подобные идеям левых, высказывали лидеры Политбюро,
которые настаивали на приоритете борьбы с «правым уклоном»! «Разоблаченный»
правый уклонист Мандельштам, выступая на пленуме МК и МГК, продолжал развивать
идеи о длительности перехода к социализму: «Вся эта огромная масса трудностей,
которую мы переживаем, есть длительная полоса».

Битва за Москву стала решающим этапом борьбы между
сталинской фракцией и правыми. На этот раз Сталин решил действовать с помощью
демократии, натравив на Угланова партийные низы, недовольные НЭПом.

В это время три правых члена Политбюро, Бухарин, Рыков и
Томский, подали в отставку. Они утверждали, что в таких условиях невозможно
работать. Сталин успокаивал и в то же время убеждал, метод отставок — не
большевистский. Нельзя шантажировать товарищей отставкой. Надо решить дело
по-хорошему. Орджоникидзе, не понимавший принципиальности разногласий между
Сталиным и Бухариным, пытался «сделать все возможное, чтобы их помирить» [44, с.58].
В результате Рыков и Томский взяли заявления назад. Открытая дискуссия между
сторонниками Сталина и правыми не развернулась. Бухарин, не взявший заявление
об отставке назад, счел за лучшее уклониться от участия в пленуме, но написал
проект резолюции, который лег в основу проекта Политбюро. В своем проекте
Бухарин и поддержавший его Рыков выступали за форсированные темпы
индустриализации. Проект лишь предлагает «сузить фронт» строительства тяжелой
промышленности (уменьшить количество планируемых заводов), чтобы сэкономить
средства и время строительства. Но уже в этом документе эта экономия сводится
на нет, так как предлагается обратить особое внимание и на черную металлургию,
и на сельскохозяйственное машиностроение, и о текстиле не забыть [26, Т.3, с.601].
«Фронт строительства» снова расширяется, а при обсуждении на пленуме, когда
руководители ведомств и регионов стали лоббировать «свои» стройки, об экономии
стало говорить и вовсе невозможно. Каждый делегат хотел «пробить» свой проект,
а при экономии — все планы отложат на неопределенный срок.

Ведомственные интересы, ажиотаж великих строек и связанного
с ним почета, экономической власти и мощи — определяли настроение партийной
элиты в это время.

На ноябрьском пленуме доклады о хозяйственных задачах читали
сразу три человека: председатель Совнаркома А. Рыков, председатель Госплана М. Кржижановский
и председатель ВСНХ В. Куйбышев. Резких различий между докладами не было, но
сам факт выдвижения трех содокладчиков подтверждал — в большевистской партии
идет борьба.

Конфликт в Политбюро на пленуме не вырвался на авансцену. Рыкова
критиковали чуть больше, чем других докладчиков, но достаточно корректно. В
некоторых вопросах его поддерживали и «не правые» руководители.

Рыков еще ведет себя как один из хозяев партии, берет под
защиту от обвинений в «правом уклоне» московскую организацию (там только
«примиренчество», с этим и Сталин согласен), от обвинений во фракционной работе
— Фрумкина (он ошибается, но хороший специалист, не надо его увольнять). Рыков
уверенно отражает нападения.

Пленум утвердил напряженный бюджет, который должен был
вырасти на 20% при росте национального дохода только на 10%. Темпы
индустриального строительства должны были быть сохранены (речь не шла об их
быстром росте). Резолюция пленума ставила задачу «борьбы на два фронта — как
против правого, откровенно оппортунистического уклона, так и против
социал-демократического, троцкистского, «левого», т.е. по существу тоже
правого, но прикрывающегося левой фразой, уклона от ленинской линии» [30, Т.4,
с.382].

Резолюция, как казалось, свидетельствовала о компромиссе
между Сталиным и правыми. Но ситуация не терпела компромиссов, должен был быть
выбран или один путь развития страны, или другой. И Сталин продолжил
наступление на своих противников.

Сталин, изо дня в день наращивавший свои позиции, все еще не
был уверен, что открытое, публичное столкновение принесет победу именно ему. Не
дрогнет ли ЦК под действием речей Бухарина и Рыкова — официально самого
компетентного в экономике человека? Поэтому, по словам Бухарина, после
ноябрьского пленума «были созданы две «линии»: одна — словесные резолюции,
другая — это то, что проводилось на деле» [26, Т.4, с.569]. Компромиссные резолюции
не выполнялись, Сталин готовил индустриальный рывок. Бухарин же продолжил
иносказательную критику Сталина, напомнив ему о ленинском «завещании». Свой
доклад на траурном заседании 21 января 1929 года по поводу пятой годовщины со
дня смерти Ленина Бухарин так и назвал — «Политическое завещание Ленина». Обобщая
последние статьи Ленина (о его письме к съезду открыто речь не шла), Бухарин
напоминает, что именно Ленин заложил основы стратегии, которую теперь
отстаивает Бухарин. Необходимо «зацепить «наше дело» за частные интересы крестьянина»
[13, с.429], а не наносить удары по этим интересам. Имея в виду сталинские
планы, Бухарин цитирует Ленина: «Надо проникнуться спасительным недоверием к
скоропалительно-быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т.д. » [13,
с.433].

Для Сталина Бухарин оставался опасным идеологическим
противником. Против него нужен был сильный козырь, и тут Сталину помогли
троцкисты, которые распространили запись разговора Бухарина с Каменевым.

4.2. Осуждение правых

Публикация разговора Бухарина с Каменевым, подлинность
которой последний официально подтвердил, позволила Сталину и большинству ЦК
перейти в открытую атаку против идеологов правых с позиций борьбы с
фракционностью в партии. Бухарин был уличен в тяжком партийном преступлении — попытках
создать фракционный блок против Сталина. При этом гласности были преданы его
резкие высказывания о Сталине и других членах Политбюро «за глаза», что
выглядело очень некрасиво.

От Бухарина потребовали объяснений.30 января 1929 года он зачитал
на заседании ЦКК свое заявление, в котором назвал запись Каменева с
комментариями троцкистов «гнусной и провокационной прокламацией». Однако ему
пришлось признать не только сам факт встречи, но и подлинность зафиксированных
Каменевым слов. Бухарин утверждал, что эти фразы вырваны из контекста и поэтому
их смысл искажен. Он признал встречу с Каменевым ошибкой и отверг обвинения во
фракционной деятельности: «У меня нет разногласий с партией, т.е. с ее
коллективной мыслью и волей, выраженных в официальных партийных резолюциях» [26,
Т.4, с.572]. Такие же заявления в свое время делали и левые оппозиционеры. Но в
устах Бухарина эта фраза была опасней. Ведь он был одним из авторов
постановлений XV съезда и пленумов ЦК. Поэтому Бухарин
мог толковать их ничем не хуже, чем Сталин.

Бухарин перешел в контрнаступление, в свою очередь обвиняя
Сталина в дезорганизации работы подведомственных правым организаций: «Картина
яркая: в Правде — два политкома, в ВЦСПС — «двоецентрие», в Коминтерне — предварительная
политическая дискредитация… Документ — вернее, его рассылка и т.д. — уничтожает
все и всяческие сомнения и колебания. В то же время трудности, стоящие перед
страной, настолько велики, что прямым преступлением является трата времени и
сил на внутреннюю верхушечную борьбу. Никто не загонит меня на путь фракционной
борьбы, какие бы усилия ни прилагались к этому» [26, Т.4, с.576].

Однако обсуждение документа Каменева и заявления Бухарина
складывалось не в пользу правых. Многие лидеры партии были чисто по-человечески
обижены.

Для изучения троцкистской прокламации была создана комиссия
ЦКК, в которую включили и Бухарина. Но на заседание комиссии его не позвали, а
предложили внести свои поправки в подготовленный Сталиным проект решения по
этому делу. Встреча Бухарина и Каменева была названа «фракционными
переговорами», что считалось большим прегрешением перед партией. Бухарин не
соглашался с этим, тем более, что «проект резолюции неоднократно ставит рядом т.
Сталина и партию как равновеликие величины, или же прямо заменяет тов. Сталина
Центральным Комитетом, а ЦК — тов. Сталиным. На этом «смешении» сроится
обвинение тов. Бухарина в нападении на ЦК» [26, Т.4, с.607], — говорилось в
обращении Бухарина, Рыкова и Томского 9 февраля. Действительно, Бухарин
критикует Сталина, а не Политбюро и ЦК, решения которых вырабатывались при их
участии.

В заявлении 9 февраля трое правых членов Политбюро не
ограничились защитой Бухарина, а критиковали Сталина за то, что он
«протаскивает лозунг дани», что приведет к новым трудностям при заготовках
хлеба. Но выступая против отсечения несогласных с большинством от руководства,
они призывали к примирению.

Тем не менее резолюция ЦКК осудила поведение Бухарина «как
акт фракционный» и «противоречащий к тому же элементарным требованиям
добросовестности и простой порядочности». Резолюция утверждала, что «т. Бухарин
сползает на позицию И. Фрумкина», то есть становится правым оппортунистом. Призывы
Бухарина к внутрипартийной демократии неотличимы от программы Троцкого. Протесты
против контроля за работой правых со стороны ЦК ведут к превращению партии в
«бесформенный конгломерат, состоящий из феодальных княжеств, в числе которых мы
имели бы княжество «Правда», княжество ВЦСПС, княжество секретариат ИККИ,
княжество НКПС, княжество ВСНХ и т.д. и т.п. Это означало бы распад единой
партии и торжество «партийного феодализма» [30, Т.4, с.437].

Со времен грузинского дела 1922 года и сплоченного
выступления ленинградской организации в 1925 году Сталин не забывал об
опасности формирования в партии кланов[20],
автономных от руководящего центра.

Сталина тревожила и возможная реакция общества на
предстоящее разоблачение Бухарина. Его идеи, даже в искаженном пересказе, могли
вызвать массовое сочувствие. Резолюция ЦКК осталась секретной. Но в своих публичных
выступлениях лидеры большинства уже довольно грубо «проходились» по Бухарину.

На поле внепартийной борьбы у Бухарина было больше шансов на
победу, чем у Троцкого, правых могло поддержать большинство крестьянства и
спецов. Но публичная борьба, когда разногласия между партийными фракциями
выносятся на суд общества, означала отказ от монополии на власть
коммунистической партии. А это означало бы появление на политической арене
новых сил, открытую политическую борьбу, в которой народ может выбирать уже не
только среди последователей Ленина. Бухаринцы не решились на это. По мнению С. Коэна,
«Бухарина сдерживало и другое соображение. В глазах марксиста социальные
группы, которые, по-видимому, были наиболее восприимчивы к его политике (а
именно крестьянство и технические специалисты), являлись «мелкой буржуазией» и,
следовательно, на них нельзя было ориентироваться большевику». Бухарин
оставался большевиком до мозга костей. Доказав правым, что своей борьбой они
могут привести к ликвидации диктатуры пролетариата, можно было добиться любой
их капитуляции перед большинством ЦК. Первым дрогнул Рыков.10 апреля он пишет в
замечаниях по проекту постановления СНКо пятилетнем плане: «Из оптимального и
отправного вариантов принять вариант оптимальный» [23, с.53].

4.3. Политический проигрыш
«правых»

Бухарин, который еще не свыкся с новой ролью Сталина как
ведущего стратега партии, был непримирим и атаковал его по каждому поводу,
вызвав эмоциональную реакцию от внешне невозмутимого генсека.

Наконец, на объединенном пленуме ЦК и ЦКК 16-23 апреля 1929
года произошла решающая дискуссия между Бухариным и Сталиным. Накануне пленума
все поправки правых к резолюции о пятилетке были отвергнуты. Бухарин не хотел,
чтобы его выступление было воспринято как оппозиционное: «Вы новой оппозиции не
получите! Вы ее иметь не будете! » [14, с.254]. В отличие от троцкистов,
бухаринцы не создавали собственной организации, они придерживались принципов,
которые были закреплены в решениях съездов. В этом была большая сложность для
сталинской фракции.

Бухаринцам было важно доказать, что Сталин допустил
политическую ошибку, нечто вроде осужденного раньше бухаринского лозунга
«обогащайтесь».

Правые построили свою критику Сталина на нескольких его
лозунгах. Первым пунктом стало неприятие тезиса о необходимости насильственного
изъятия хлеба у крестьянства, «дани» в пользу индустриализации. Сталин
объяснял, что имел в виду «нечто вроде дани» в кавычках.

Другой идеологический тезис Сталина, который вызывал критику
со стороны правых большевиков, был высказан им два года назад, но только сейчас
приобрел свое зловещее звучание: «По мере нашего продвижения вперед
сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба
будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше
и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов… » [45, с.21] Бухарин
пытался возражать, что по этой теории классовая борьба «разгорится самым ярким
пламенем тогда, когда никаких классов уже не будет! » [14, с.264].

Бухарин укорял своих противников за «полную идейную
капитуляцию перед троцкистами» и напоминал, что еще недавно сталинцы стояли на
его, Бухарина, позициях, а иногда были и правее.

Бухарин продолжал убеждать членов ЦК, что «дальнейший темп,
такой, как мы взяли, а может быть, даже больший, — мы можем развивать, но при
определенных условиях, а именно только при том условии, если мы будем иметь
налицо подъем сельского хозяйства как базы индустриализации и быстрый
хозяйственный оборот между городом и деревней» [14, с.275]. Оказывается, можно
развивать промышленность еще быстрее, чем планируют Сталин и Куйбышев. Но
только при одном условии — при быстром подъеме сельского хозяйства. Но именно
этот подъем не наблюдался. Трудно сказать, действительно ли Бухарин тешил себя
этими иллюзиями, или пытался «купить» членов ЦК с помощью демагогии, подобной
сталинской. При той аудитории, с которой имели дело Сталин и Бухарин,
демагогические приемы давали призрачную надежду на победу. Но решение уже было
оговорено в аппаратных кулуарах и принято.

Резолюции пленума означали полный разгром правых: «Политическая
позиция правого уклона в ВКП означает капитуляцию перед трудностями… Пролетарская
диктатура на данном этапе означает продолжение и усиление (а не затухание) классовой
борьбы… Взгляды Бухарина, Рыкова и Томского были официально осуждены как
«совпадающие в основном с позицией правого уклона» [30, Т.4, с.431]. Конференция
приняла решение о снятии Бухарина и Томского с их постов. Они были
предупреждены, что в случае нарушения постановлений ЦК будут немедленно
выведены из Политбюро (Томского отправили руководить химической
промышленностью, в которой он слабо разбирался). Но характерно, что троица не
была осуждена за правый уклон прямо, резолюция осталась секретной. Сталин все
еще опасался выводить конфликт на поверхность. Пока информация должна была
распространяться дозировано.

Несмотря на поражение, аргументы Бухарина сохраняли значение
для будущего. Сегодня они казались неубедительными, но завтра… Победа Сталина
была не победой аргументов, а аппаратной технологией. Бывшие товарищи по партии
были побеждены, но не убеждены. Их покаяния не были искренними. Теперь нужно
было показать, какие чудеса способна творить новая политика, альтернативная
изжившему себя НЭПу.

4.4. Тайное и явное сопротивление Сталину

К 1930 году с легальной оппозицией было покончено, но начала
оформляться куда более опасная оппозиция — нелегальная». Ее спектр был широк: от
децистов, заранее создавших свои подпольные организации, до бывших сталинцев,
по разным причинам разочаровавшихся в своем вожде. Основным ядром нелегальной
оппозиции продолжали оставаться троцкисты.

Троцкистское подполье печатало и распространяло среди
рабочих прокламации с обращениями и статьями своих лидеров. Троцкисты
организовывали и возглавляли забастовки, которыми в то время часто завершался
процесс заключения коллективных договоров на заводах.

Наступил трагический 1930 год. В стране начался голод. У
многих приближенных к партийному руководству появилась возможность выдвинуться
на высокие должности.

Обострившаяся ситуация в деревне вызвала оживление как
«левых», так и «правых» оппозиционеров. Росло число сталинцев, качнувшихся в
сторону «правых». Были таковые и в Красной Армии. Есть сведения, что к числу их
принадлежал Ворошилов, заваленный письмами с жалобами крестьян-красноармейцев. Действительно,
ситуация в деревне стала критической и трагической, многие крестьяне переходили
от отчаяния к проклятьям и бунтам против советской власти.

В июне 1930 года были сняты со своих постов и выведены из
состава Реввоенсовета И.С. Уншлихт (1-й зам. Ворошилова) и В.М. Постников
(ведал связью и железнодорожным транспортом). Сталин провел перемещения в
руководстве Реввоенсовета, куда были назначены нач. ПУР РККА.Я.Б. Гамарник
(троцкист до 1924г) и И.П. Уборевич — креатура Сталина (в 1920 гг. самый
талантливый советский военачальник, а позже — замечательный военный педагог). Сталин
отправил Ворошилова в длительный отпуск, а его обязанности должен был исполнять
Уборевич. Сталина поддерживали друг Гамарника И.Э. Якир (бывший троцкист до
1924 года), заместитель Якира И.Н. Дубовой, А.И. Егоров и его группа: П.Е. Дыбенко,
М.К. Левандовский, Н.В. Куйбышев (брат члена Политбюро).

Осенью 1930 года была раскрыта мощная и влиятельная
оппозиционная группа, выступавшая с правой платформой. В нее входили такие
региональные партийные лидеры, как И.Н. Перепечко (Дальний Восток), В.Г. Ломинадзе
(Закавказский крайком, объединявший три компартии) и, возможно, И.А. Зеленский
(Средняя Азия). Возглавлял группу С.И. Сырцов — председатель Совнаркома РСФСР и
кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

Кроме того, существовало немало нераскрытых оппозиционных,
антисталинских групп. Хорошо осведомленный историк Миклош Кун писал: «О существовании
разветвленной сети антисталинского подполья в 1932 году свидетельствуют и
материалы из архива Льва Троцкого… Судя по зашифрованному письму Льва Седова
к Льву Троцкому, отосланному с соблюдением всех правил предосторожности (письмо
не только зашифровано, но и написано особыми химическими чернилами)… Не
исключено, что в 1932 году существовали и фракции «троцкистов», «зиновьевцев»,
«группа Ивана Никитича Смирнова», «группа Стэна-Ломинадзе», «группа
Сафарова-Тарханова», «правые», а также «либералы» (так называли троцкисты
сторонников «генеральной линии», разочаровавшихся в Сталине).

Работавший в архиве Троцкого М. Кун отмечал, что за спиной И.Н.
Смирнова стояла целая плеяда в прошлом таких виднейших советских деятелей, как
И.Т. Смилга, С.В. Мрачковский, И.П. Уфимцев и некоторые другие. «Все они в свое
время «капитулировали» и стали хозяйственными работниками среднего звена. К
началу 30-х годов именно в этом кругу возникло «брожение», которое затем
вылилось в стремление бывших троцкистов возобновить борьбу со Сталиным в союзе
с «зиновьевцами» и «правыми».

Несколько обособленную позицию заняла группа однофамильца
Ивана Никитича — Александра Петровича Смирнова, члена ЦК ВКП(б) с еще
дореволюционных времен. Эта группа в большинстве своем состояла из партийцев,
никогда не входивших в оппозиционные организации. Создание нелегальных ячеек в
важнейших пролетарских центрах и собирание оппозиционных сил в партийных рядах
— таковы были методы работы группы А.П. Смирнова. На этой платформе ее члены
постарались заключить союз с бывшими лидерами «правой оппозиции». Однако
Бухарин категорически отказался вообще вступать в контакт с ними. Так же
поступил и ряд бывших лидеров правых (В.А. Котов, В.А. Михайлов, К.В. Уханов и
другие).

Тем не менее Рыков, Томский, Шмидт и некоторые региональные
партийные лидеры, а также другие члены и кандидаты в члены ЦК ВКП(б) XVI созыва
вступили в контакты с членами группы А.П. Смирнова.

И все-таки самую большую опасность для Сталина представляла
заговорщическая группа, возникшая в 1933 году: Ягода-Тухачевский — Енукидзе. Имела
ли она связь с Троцким? Ягода перед смертью упрямо и твердо не признавший себя
виновным в шпионаже и в организации убийства Кирова, тем не менее признал себя
виновным в подготовке государственного переворота и в связи с Троцким.

А.С. Енукидзе, ведавший бытом всего Кремля еще с Гражданской
войны, был хорошо знаком Троцкому, который всегда отзывался о нем с большой
симпатией.

Так или иначе, нет никаких сомнений в том, что против
сталинской генеральной линии выступали многие видные и авторитетные партийные
руководители. Если учесть те трудности и трагедии, которые переживал тогда
советский народ (прежде всего крестьянство), нетрудно сделать вывод, что
положение Сталина было близким к критическому. Вполне возможно, что и положение
государства было тоже критическим. Усугублялись не только внутрипартийные, но и
социальные конфликты. И все это в то время, когда, в сущности, только началось
строительство небывалого еще нигде и никогда нового общественного уклада.

4.5. Искусственные или
естественные соперники?

В конце XX века «антипартийные» группировки начала 30-х
годов в официальной антисталинской версии стали называть «искусственно
созданными» или «якобы существовавшими». Вот что сказано о группе И.Н. Смирнова,
В.А. Тер-Ваганяна, Е.А. Преображенского: «Искусственно созданная ОГПУ
«контрреволюционная организация», по делу которой в 1933 было привлечено 89
человек. Лица, давшие название «группе», — старые большевики, участники
революции. Источником послужили письма И. Смирнова, давшие толчок к самой
«разработке» организации. Подсудимые обвинялись в «троцкистской деятельности». Особым
совещанием в ЦКК члены группы были осуждены по уголовным статьям, исключены из
ВКП(б) и впоследствии расстреляны. Реабилитированы в 1954-1988 годах».

Получается, что никакой организации антисталинского толка не
было, а о том, что она «контрреволюционная», говорить не приходится: троцкисты,
в отличие от сталинистов, были за мировую революцию. С этой точки зрения Сталин
был более «контрреволюционен», во всяком случае, в мировом масштабе. По такой
версии, И.Н. Смирнов и его единомышленники если и не оставались верными
сталинцами, то мирились с его диктатурой и генеральной линией, позволяя себе
лишь некоторые «кухонные» разговоры на манер многих диссидентов 1960-х годов.

Эта версия наносит удар прежде и более всего по тем
непримиримым оппозиционерам, которые противостояли сталинскому курсу. Есть все
основания полагать, что это были достаточно смелые и принципиальные противники
Сталина.

В 1930 году «раскаялся» и И.Н. Смирнов. Он был восстановлен
в партии, и сразу же продолжил организацию антисталинской группировки. Судя по
имеющимся в настоящее время данным, именно он был инициатором и одним из
главных организаторов создания объединенного блока антисталинских подпольных
групп.

Кроме троцкистских, существовали разрозненные и
малочисленные зиновьевские группы. Зиновьев действовал через Рут Фидер, которая
в 1924-1925 годах была генсеком ЦККП Германии (тогда Зиновьев был председателем
Коминтерна).

Седов в «Бюллетене оппозиции» (1936) компетентно
свидетельствовал о том, что в 1931 году произошло «оживление» групп троцкистов
и зиновьевцев: «Люди из разных групп и кружков искали личного сближения, связей
друг с другом… Поговаривали о том, что хорошо бы создать блок».

Но этими двумя направлениями не ограничивался фронт «левой»
оппозиции. Крайний левый фланг занимали «шляпниковцы» («рабочая оппозиция») и
децисты («демократические централисты»). В отличие от троцкистов децисты
никогда не отрекались от своих взглядов и не признавали своих «ошибок».

Одновременно с «левыми» подпольными организациями, возникали
и группы «правых». Среди них наиболее многочисленными были организации Н.Б. Эйсмонта
— А.П. Смирнова и М.Н. Рютина — В.Н. Каюрова. Кроме них были представители
«бухаринской школы» (его ученики), группа Яна Стэна.

По мнению П. Бруэ, в 1931 году Зиновьев и Каменев считали
возможным и необходимым лишить Сталина поста генсека, а также установить связь
с Троцким.

На примере оппозиционной деятельности И.Н. Смирнова можно
видеть, насколько предвзято подошли многие отечественные историки, публицисты,
политики к оценке внутрипартийной борьбы 1930-х годов. С нелегкой руки Хрущева
(активнейшего, порой неистового участника репрессий) для того, чтобы всеми
правдами, а более неправдами развенчать деятельность Сталина, его партийных
противников стали изображать невинными жертвами. Но тем самым идейные
противники Сталина и те, кто боролся с ним за власть, предстали людьми
недалекими, идейно незрелыми, не имевшими самостоятельных убеждений. Это не
соответствует истине.

Что касается «фальсификаций» или «амальгам», которые, как
считается, были характерны для процессов 30-х годов, то об этом хотелось бы
сказать особо. Надо прежде всего иметь в виду, что речь шла о крупных партийных
работниках, прошедших в большинстве своем школу конспиративной работы еще в
дореволюционные времена. Со временем выясняется на документальной основе, что у
Сталина и его курса были не мнимые, а реальные враги, что они были достаточно
хорошо организованы и профессионально законспирированы (по крайней мере, часть
из них). Жестокость того времени определяет и жестокость оппозиционной борьбы.

Сейчас, когда мы знаем, чем завершились «сталинские»
пятилетки и Великая Отечественная война, можно утверждать, что генеральная
линия партии была верной и себя оправдала. Следовательно, оппозиция была не
права, стояла на ложных позициях.

Однако кто мог догадываться об этом в те далекие годы? Трудности
в сельском хозяйстве и промышленности, острый дефицит товаров ширпотреба и
сельхозпродукции и многое другое буквально кричали о том, что сталинское
руководство вот-вот приведет страну к полному краху. Остается только
удивляться, что оппозиционеров было сравнительно немного, можно сказать
меньшинство партийцев. Они имели собственные убеждения и, кстати говоря,
нередко называли себя истинными ленинцами и искренне верили в это.

Один из ярких примеров такого рода — М.Н. Рютин, который
несколько лет убежденно отстаивал сталинскую линию, был непримиримым
противником «левой» оппозиции. В работе «Портреты революционеров» Троцкий
назвал Рютина «одним из видных деятелей партии, руководившим в столице борьбой
с оппозицией, очищающим все углы и закоулки от троцкизма». Но в1928 году Рютин
пришел к мысли о необходимости идейной борьбы с линией Сталина. Его сняли с
поста секретаря райкома «за примиренческое отношение к правому уклону». Вступавшие
на этом пленуме райкома говорили, что он зазнался и перестал признавать
авторитет ЦК.

Он составил политическое обращение «Ко всем членам ВКП(б)»,
в котором призывал к насильственному свержению «Сталина и его клики», которые
за последние пять лет отсекли от руководства «все самые лучшие, подлинно
большевистские кадры партии», поставив «Советский Союз на край пропасти»…

К открытию январского пленума ЦКВКП(б) в 1933 году Сталину
стало ясно, что оппозиция — как «левая», так и «правая» — не разоружилась,
многие ее члены сложили оружие только на словах, для маскировки, в целях
продолжения — уже на новом этапе — политической борьбы. И даже считавшиеся
твердыми сталинцами члены Центрального комитета XVI созыва Голощекин, Леонов,
Колотилов и некоторые другие примкнули к ней.

Сталину пришлось спешно укреплять свои позиции. Поэтому
среди членов ПК ВКП(б) XVII созыва появились такие его выдвиженцы как Ежов,
Берия, Хрущев, а среди кандидатов — Булганин, Мехлис. В руководство Политбюро
Сталин выдвинул Кирова.

Рютин кое в чем был полностью солидарен с Троцким, который в
том же 1932 году писал в «Бюллетене оппозиции»: «Сталин завел вас в тупик. Нельзя
выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину… Надо — убрать Сталина». Практически
в одно и то же время Рютин и Троцкий выступили с призывом к свержению — насильственному!
— правящей группировки.

Можно, конечно, считать совпадение текстов Рютина и Троцкого
— смысловое и хронологическое — чистой случайностью, можно вдобавок толковать
слово «убрать» в достаточно невинном смысле «снять с поста». Хотя из контекста
работы Рютина и призыва Троцкого вытекает чрезвычайно жесткое отношение к
Сталину как преступнику, гонителю ленинизма, предателю дела диктатуры
пролетариата. А «убрать» тирана означает — убить.

В августе 1932-го в О ГПУ поступило сообщение: «Группа
харьковских активных троцкистов, поддерживавшая связь с московскими
троцкистами, обсуждала обращение ко всем членам партии». По-видимому, Рютин
вышел на авансцену, тогда как за кулисами стояли троцкисты, а также Зиновьев и
Каменев. Главной задачей было объединение оппозиционеров. Создание рютинской
организации демонстрирует консолидацию самых разных антисталинских сил в партии
и даже тех, кто еще недавно был ортодоксальным сталинцем.

Фронт внутрипартийной борьбы расширялся. Постепенно два
основных крыла оппозиции сознательно или невольно объединяли свои усилия в
борьбе против сталинской генеральной линии. Шла острая внутрипартийная борьба
между сторонниками и противниками Сталина. Среди тех и других были свои герои и
подлецы, свои мученики и проходимцы. И эта борьба все более ожесточалась.

Это не была борьба за власть над страной и народом. Это была
борьба за страну и народ, за путь дальнейшего развития, за сохранение
государства в данный момент — под угрозой новой гражданской войны — и в
ближайшем будущем, при постоянной угрозе военного вторжения извне.

4.6. Устранение Сталиным
“Оппозиции”

1 декабря 1934 г. в Смольном был убит первый секретарь
ленинградского обкома, секретарь ЦК, член Оргбюро и Политбюро ЦК ВКП(б) С.М. Киров.
Впоследствии назывались различные силы, стоявшие за убийцей Кирова Николаевым: в
числе организаторов упоминались последовательно белогвардейцы, зиновьевцы,
троцкисты, а в период разоблачения культа личности — И.В. Сталин. Являлся ли
Николаев убийцей-одиночкой, мстящим за свою неудавшуюся жизнь, или же Киров
стал жертвой политического заговора[21], — обстоятельства
покушения не дают четкого ответа на этот вопрос. Самим же фактом убийства
видного функционера партии прежде всего воспользовался Сталин. Убийство Кирова
дало Сталину возможность провести чистку партии и государственных органов от
всех лиц, заподозренных в нелояльности режиму и к нему лично.

Первой жертвой разворачивающихся репрессий стал Ленинград,
где по обвинению в потворстве оппозиции было отстранено от руководства городом
кировское окружение.22 декабря 1934 г. ТАСС сообщило о раскрытии
«ленинградского центра» во главе с бывшими зиновьевцами, причастными
якобы к убийству Кирова. Закрытый процесс над членами выявленного
«центра» проходил 21-29 декабря 1934 г.

Обвиняемые были приговорены к высшей мере наказания; объявлялось
о существований руководящего «московского центра» в составе 19
человек во главе с Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым, проживающими в Москве.

16 января 1935 г. Зиновьев и Каменев «признали
моральную ответственность бывших оппозиционеров» за свершившееся покушение
и были соответственно приговорены к пяти и десяти годам лишения свободы. На
основании признания бывших вождей оппозиции в СССР разворачивается очередная
кампания по выявлению оппозиционеров и лиц, им сочувствовавших.

19 августа 1936 г. начался первый открытый московский
процесс, где в качестве обвиняемых проходили Зиновьев, Каменев, Евдокимов и
Бакаев, осужденные за пособничество терроризму в январе 1935 г., а также
несколько видных в прошлом троцкистов — И.Н. Смирнов, С.В. Мрачковский и другие
лица, ранее участвовавшие в оппозиции режиму. Обвиняемые «признали»
свое участие в осуществлении убийства Кирова, в подготовке аналогичных акций
против других руководителей партии, «подтвердили» наличие широкого
антисоветского заговора и указали на свои «связи» с другими
оппозиционерами, находившимися еще на свободе М.П. Томским, Н.И. Бухариным, А.И.
Рыковым, К.Б. Радеком, Г.Л. Пятаковым, Г.Я. Сокольниковым и др. В обстановке
политической травли и массовых репрессий 22 августа 1936 г. Томский покончил
жизнь самоубийством.24 августа всем главным обвиняемым на Московском процессе
был вынесен смертный приговор. Прозвучавшие на суде обвинения давали повод для
расширения репрессий, но в силу сопротивления ряда членов Политбюро и отчасти
местной партийной элиты, расправа над оппозицией была отложена на период
обсуждения и принятия Конституции 1936 г.

В октябре 1936 г. последовали аресты Пятакова, Сокольникова,
Серебрякова, Радека, а также ответственных работников транспорта и угольной
про-шышленности. Намечавшийся процесс должен был покончить не только с
политической оппозицией, но и возложить на нее ответственность за экономические
просчеты первых пятилеток.23 января 1937 г. открылся второй Московский процесс,
где главными обвиняемыми были вышеуказанные лица. Как и во время предыдущего
процесса, обвинение строилось на признаниях подсудимых, но теперь уже в
дополнении к терроризму добавлялись признания в политическом и экономическом
саботаже. Суд над «Московским параллельным антисоветским троцкистским
центром» открывал, таким образом, путь к расправе с народнохозяйственными
и партийными кадрами, которые подвергали сомнению курс на ускоренную
индустриализацию и дальнейшую централизацию управления страной. Второй
Московский процесс продолжался неделю и закончился приговором: 13 обвиняемых — к
смертной казни и 4 человек — к длительным срокам заключения (в том числе Радек
и Сокольников, которые в мае — 1939 г. были убиты сокамерниками).18 февраля
1937 г. покончил жизнь самоубийством Г.К. Орджоникидзе, выступавший против
репрессий в промышленности. Пленум ЦК ВКП(б) 25 февраля — 5 марта 1937 г. подтвердил
курс на разоблачение врагов народа, шпионов и вредителей, проникающих, согласно
Сталину, во «все или почти все наши организации, как хозяйственные, так и
административные и партийные». Наиболее четко на пленуме была
сформулирована сталинская теория о непрерывном усилении классовой борьбы по
мере успехов строительства социализма в СССР, На пленуме была также
«принята резолюция об исключении из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и
членов ВКП(б) Бухарина и Рыкова и о направлении их дел в НКВД. Репрессии против
бывших оппозиционеров перерастают в массовый террор против партии, ставящей
целью ее окончательное огосударствление, подчинение режиму личной власти
Сталина.

В марте 1938 г. состоялся третий Московский процесс, среди
обвиняемых на котором были Бухарин, Рыков, Раковский, Крестинский, бывший
руководитель НКВД Ягода, а также представители партийного руководства республик:
всего 21 человек.

Обвинения, предъявленные на суде, мало отличались от
аналогичных на предыдущих московских процессах.18 обвиняемых были расстреляны. Процесс
1938 г. положил начало целой череде региональных и столичных процессов, которые
дополнили картину массового террора.

В результате репрессий Сталину удалось закрепить свое
положение в партии, подавить недовольство ходом экономических преобразований. Были
ослаблены определенные сепаратистские тенденции в союзных республиках,
автономия которых носила теперь формальный характер. Совершилась своеобразная
бюрократическая революция — октябрьское поколение большевиков из руководства
страны сменили сталинские выдвиженцы. Закрепилось положение в обществе
социальных групп, выдвинувшихся в ходе индустриализации, коллективизации и
культурной революции: нового директорского корпуса (руководители предприятий и
колхозов), партийной и государственной бюрократии, советской интеллигенции. Процессы
конца 30-х годов XX века знаменовали становление
тоталитарного[22]
строя в СССР с полным контролем государства над экономикой, огосударствлением
политической системы, включая общественные организации, и всепроникающим
идеологическим контролем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

История 20-30-х годов — это история гибели большевизма. Люди,
которых поток революции вынес на общественную вершину во имя бескомпромиссного
разрыва с прошлым России, со временем вернулись в колею отечественной истории.

Идеологические разногласия, амбиции лидеров и давление
различных социальных сил привели к расколу большевиков. Их политическая
культура предполагала, что разногласия должны решаться не поиском согласия и
обменом аргументами, а силой. Может показаться, что борьба шла по поводу
малозначительных нюансов. Но миллиметровые отклонения в конкретных условиях
20-30-х годов действительно вели в разные стороны. Левая стратегия: более
свободные отношения в большевистской элите, допуск местной инициативы рабочих
масс при одновременном усилении давления на негосударственное хозяйство и
внешний мир с целью разжигания мировой революции. Правая стратегия: уступки
обществу и, при сохранении авторитарного режима, развитие индустрии по мере
накопления в крестьянском хозяйстве и получастной легкой промышленности. Сталинская
стратегия — форсированная индустриализация (в том числе и сельского хозяйства) под
руководством монолитной партии, превращение общества в индустриальный
иерархический тоталитарный монолит. Сталин выработал свою стратегию после того,
как убедился, что бухаринская стратегия может парализовать государственное
регулирование, укрепить враждебное коммунистической идее гражданское общество и
рыночные структуры, что со временем приведет к потере монополии на руководство
экономической жизнью страны и, следовательно — на руководство обществом. Но и
троцкистскую стратегию Сталин не мог принять целиком. Ее экономическая часть не
отвечала на вопрос: где взять средства, достаточные для быстрого построения
мощной индустрии? Политическая часть троцкистской стратегии была неприемлема
для сталинской группы и партийного большинства, поскольку вела к потере
монолитности управления и со временем — к расколу под действием тянущих в
разные стороны общественных сил. Обе альтернативы Сталину означали
невозможность насильственного проталкивания страны к марксистскому идеалу
однородного общества, полностью управляемого из единого центра экономически и
социально.

Партия поверила, что только путь Сталина приведет страну к
коммунизму, экономическому процветанию и внешнеполитической безопасности. Но
этот путь прежде всего вел к тоталитарной централизации. В условиях глобального
экономического кризиса и жесткого сопротивления проведению этой стратегии
Сталин выполнить свои обещания не мог. Первая пятилетка вызвала
социально-экономическую катастрофу. Однако в условиях репрессивного подавления
широких выступлений 1928-1932 годов недовольство не могло вылиться в открытую
классовую борьбу. Единственным каналом разрешения социальных противоречий
явилась борьба в правящей элите. Как это часто бывает в истории, развитие
страны в большей степени зависело от внутриклассовой борьбы, динамики процессов
внутри элиты.

Расплатой за катастрофу 1930-1933 годов стало недовольство
политической элиты, которое в условиях установившегося режима абсолютной власти
могло развиваться только в форме заговора. Даже если заговора не было, Сталин
не мог не считаться с этой опасностью.

Сталин победил в борьбе 30-х гг., и возникшая в результате
система начинает казаться продуктом его политического искусства и даже
характера. Но Сталин потому и мог победить, что стал выражением реально
возможной (хотя и не фатально неизбежной) стратегии. За его спиной стояла и
логика индустриального развития, и законы социальной эволюции бюрократии, и
сила марксистской идеи централизованного коммунистического общества. Сталин
предложил путь абсолютной централизации и оказался достаточно непреклонен,
чтобы довести его до логического конца. И на этом пути поддерживающая вождя
группа правящего класса вступила в столкновение с другой — с большинством
бюрократии.

Политические субъекты выдвигают стратегии, рассчитывая на их
точное осуществление государственной бюрократией. Между тем этот «рычаг»
обладает собственными социальными интересами и оказывается под воздействием
других сил общества, которые не могут открыто выявлять свои позиции в условиях
авторитарного режима. В итоге многостороннего давления социальных сил
определялся победитель. При этом победившая стратегия могла и не быть
«результирующей» социальных сил. Такое прямое отражение классовых интересов в
политике правящей группы редко встречается в кризисные эпохи. Противостояние
социальных интересов чаще вызывает «патовую» ситуацию, кризис, в результате
которого выигрывает та стратегия, которая предлагает убедительный для правящей
элиты выход в новое состояние. Сформированный в результате этого выбора вектор
преобразований может совершенно не соответствовать не только интересам
правящего класса «в среднем», но и гипотетическому классовому компромиссу. В
СССР это ярко проявилось в 30-е годы, когда сталинская олигархия зримо
противостояла как правящей элите, так и массам трудящихся. Однако в этом
противостоянии не было ничего удивительного. По своему характеру оно
соответствовало противостоянию узкой управленческой группы и управляемых масс
на индустриальном предприятии. Эта модель соответствует и марксистскому идеалу
общества, управляемого из единого центра. Само наличие такого центра в
однородном обществе трудящихся делает как раз сам этот центр очагом социальных
противоречий. Марксистская идеология, наложившись на индустриальную перспективу
и структуру господствующего бюрократического класса, способствовала успеху
именно такой социальной модели. Соответственно, социальный компромисс вел в
противоположном направлении — к растворению экономического центра марксистской
модели в глобальной рыночной среде. Сталин оттянул этот исход на десятилетия,
создав условия для существования советского общества как своеобразного явления XX века.

Трудно упрекнуть Сталина в том, что он боролся за
самосохранение. Сталин имел основания опасаться заговора и верил, что выполняет
свой долг, продолжая дело Маркса и Ленина. Он делал это в условиях, когда
создание марксистско-ленинского «социализма» противоречило явно выраженным
интересам многомиллионных социальных слоев, а не только давно разгромленной
буржуазии. Сталин оказался идеальной функцией индустриальной централизации всех
общественных отношений, которую вслед за своими учителями считал социализмом. И
такой «социализм» он почти построил, насколько это было вообще возможно. Личная
ответственность Сталина заключается в том, что он был готов положить на алтарь
своей идеи всех, кто не был согласен с его пониманием будущего. В азарте борьбы
вождь не согласился вовремя отступить, когда стало ясно, что цель не может быть
достигнута иначе, как ценой миллионов жизней.

Индустриальное общество превосходит традиционное по своей
мощи, в том числе мощи уничтожения природы и людей. Это требует особенной
ответственности. Сталин был ее лишен, и поэтому он вошел в историю как один из
величайших тиранов. Но в этом отношении он не был уникален. По скорости
уничтожения людей и Сталина, и Гитлера, и Мао Цзэдуна превзошел респектабельный
президент США Г. Трумэн, за два дня уничтоживший четверть миллиона человек в
Хиросиме и Нагасаки.

Свою борьбу с противостоящими центру меньшинствами Сталин
оправдывал интересами большинства, всего общества. Но общество состоит из
меньшинств, из отдельных социальных слоев, групп и просто отдельных людей,
личностей, индивидуальностей. Понятия «народ», «общество», «общественные
интересы», которыми манипулировали руководители страны, партии, оказываются
псевдонимом интересов узкой правящей группы, центра. Подавляя меньшинство ради
интересов большинства, центр подавляет как раз большинство общества ради своего
права управлять людьми как автоматами, манипулируя сознанием и уничтожая
несогласных. В этом стремлении к управлению людьми как вещами, к превращению
общества в послушную машину, в готовности уничтожить людей, стоящих на пути
монолитной государственной мощи, — суть сталинизма. Каким бы псевдонимом ни
прикрывалась правящая элита — «народ», «держава» или «мировое сообщество», — если
она стремится к власти над людским сознанием, не останавливаясь перед
уничтожением «неуправляемых», то на лицах политиков прорастают сталинские усы. В
этом отношении история тоталитаризма может быть далека от завершения.

ИСТОЧНИКИ:

1.  
XIII съезд Российской коммунистической партии (б).
Стенографический отчет.М., 1963.

2.  
XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б).26
января — 10 февраля 1934 г.М., 1934.

3.  
Архив Троцкого.

4.  
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК.М., 1984.

5.  
Ленин В.И. ПСС.

6.  
Наше Отечество (Опыт политической истории).М., 1991.

7.  
Партия и оппозиция по документам. Материалы к XV
съезду ВКП(б). Вып.2.М., 1927.

8.  
РГАСПИ, ф.323, оп.2, д.17.

9.  
Сталин И. Сочинения.

10.     
Четырнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический
отчет.М., Л. 1926.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

11.     
Авторханов А. Технология власти.М., 1991.

12.     
Баландин Р., Миронов С. Заговоры и борьба за власть. От Ленина до
Хрущева. — М.: Вече, 2003.

13.     
Большевистское руководство. Переписка. 1912-1927.М., 1996.

14.     
Бухарин Н.И. Избранные произведения.М., 1988.

15.     
Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма.М., 1989.

16.     
Бухарин: человек, политик, ученый.М., 1990.

17.     
Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии после смерти
Ленина.М., 1991.

18.     
Валентинов Н.В. Наследники Ленина.М., 1991.

19.     
Васецкий Н.А. Троцкий. Опыт политической биографии. М 1992.

20.     
Волкогонов Д. Сталин. Книга 1.М., 1996.

21.     
Голанд Ю. Кризисы, разрушившие НЭП.М., 1991.

22.     
Горинов М.М. Советская история 1920-30-х годов: от мифов к реальности.
// Исторические исследования в России. Тенденции последних лет.М., 1996.

23.     
Данилов В.П., Хлевнюк О.В., Ватлин А.Ю. Ноябрьский пленум ЦК ВКП (б) 1928
г. // Как ломали НЭП.М., 2001.

24.     
Индустриализация Советского Союза. Новые документы, новые факты, новые
подходы.М., 1999.

25.     
Инквизитор. Сталинский прокурор Вышинский.М., 1992.

26.     
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения.М., 1956.

27.     
Как ломали НЭП. Стенограммы пленумов ЦК ВКП (6) 1928-1929 гг.М., 2000.

28.     
Карр Э.Х. Русская революция.М., 1990.

29.     
Кирилин А. Неизвестный Киров. С-Пб., М, 2001.

30.     
Коэн С. Бухарин. Политическая биография.1888-1938.М., 1988.

31.     
Лопухин Ю.М. Болезнь, смерть и бальзамирование В.И. Ленина.М., 1997.

32.     
Микоян А.И. Так было.М., 1999.

33.     
Минаков С.Т. Советская военная элита 20-х годов Орел, 2000.

34.     
Назаров О.Г. Сталин и борьба за лидерство в большевистской партии в
условиях НЭПа.М., 2000.

35.     
Несостоявшийся юбилей. Почему СССР не отпраздновал своего 70-летия.М., 1992.

36.     
Павлов И. Революция и бюрократия. Записки оппозиционера.М., 2001.

37.     
Панцов А.В. Тайная история советско-китайских отношений. Большевики и
китайская революция (1919-1927).М., 2001.

38.     
Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925-1936 годов Сборник документов.М.,
1995.

39.     
Преображенский Е.А. Основной закон социалистического накопления // Е.А. Преображенский,
Н.И. Бухарин. Пути развития: дискуссии 20-х годов Л., 1990.

40.     
Прибытков В. Аппарат. СПб., 1995.

41.     
Рогалина Н. Коллективизация: уроки пройденного пути.М., 1989. Россия
нэповская. Исследования.М., 2002.

42.     
Самуэльсон Л. Красный колосс. Становление советского
военно-промышленного комплекса. 1921-1941.М., 2001.

43.     
Секушин В.И. Отторжение. НЭП и командно-административная система. Ленинград,
1990.

44.     
Советское руководство. Переписка. 1928-1941.М., 1999.

45.     
Сталин И.В. О хозяйственном положении Советского Союза.М., 1926.

46.     
Такер Р. Сталин. Путь к власти.1879 — 1929. История и личность.М. 1991.

47.     
Троцкий Л. Моя жизнь.М., 1990.

48.     
Троцкий Л. Сталин. M., 1990.

49.     
Троцкий Л.Д. К истории русской революции.М., 1990.

50.     
Трудовые конфликты в Советской России в 1918-1929 годах М., 1998.

51.     
Фельштинский Ю. Разговоры с Бухариным.М., 1991.

52.     
Фэйнсод М. Смоленск под властью советов. Смоленск, 1995.

53.     
Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е гг. М, 1996.

54.     
Цакунов С.В. В лабиринте доктрины. Из опыта разработки экономического
курса страны в 1920-е годы.М., 1994.

55.     
Шишкин В.А. Россия в годы «великого перелома» в восприятии иностранного
дипломата (1925-1931 гг.). СПб., 1999.

56.     
Шубин А.В. Вожди и заговорщики: политическая борьба в СССР в 1920 — 1930-х
годах. — М.: Вече, 2004.

57.     
Шубин А.В. Российская революция и большевистская диктатура // Тоталитаризм
в Европе в XX в.М., 1996.