СОДЕРЖАНИЕ.

1.  
Обзор эпохи Просвещения.

2.  
Мировоззренческая позиция Руссо.

3.  
Идейные предшественники.

4.  
Идеи нравственности и «естественного состояния» в творчестве Руссо.

5.  
Социально- политическая философия.

6.  
Педагогические воззрения Руссо.

7.  
Религиозное мировоззрение.

8.  
Идеи чувственности и добродетели в творчестве Руссо.

9.  
Заключение.

10.      
Список литературы.

Жан Жак Руссо

(1712-1778)

1.ОБЗОР ЭПОХИ
ПРОСВЕЩЕНИЯ.

Эпоху
Просвещения в Западной Европе предваряет широко развернувшийся в XVII веке
общественный прогресс реальных знаний, необходимых для нужд материального
производства, торговли, мореплавания. Научная деятельность Г.Гоббса, Р.Декарта,
Г.В.Лейбница, И.Ньютона, Б.Спинозы и голландских картезианцев знаменовала новый
этап в освобождении науки от духовной власти религии, буржуазный рост точных и
естественных наук — физики, математики, механики, астрономии, становления
материализма Нового времени.

Возникнув в XVII
веке в Англии (Локк), просветительская идеология получает широкое
распространение во Франции XVIII века (Монтескье, Гельвеций, Вольтер, Гольбах,
Руссо). Во второй половине XVIII века и первых десятилетиях XIX века
антифеодальная идеология Просвещения развивается в Северной Америке (Франклин,
Купер, Пейн), Германии (Мессинг, Кант), России (Радищев, Новиков, Козельский) и
странах Восточной и Юго-Восточной Европы (Польша, Югославия, Румыния, Венгрия).
Развитие просветительской идеологии стран Востока в XIX веке – начале XX века,
несмотря на национальное своеобразие, свидетельствует о теоретическом единстве
основных идей Просвещения.

Составной частью
Просвещения была передовая буржуазная философия XVIII века — начала XIX века,
теоретически обосновавшая необходимость буржуазно-демократических социальных
преобразований. Конкретной разновидностью философии Просвещения явилась
«деистская форма материализма», представители которой (Вольтер,
Вольф, Д.Г.Аничков) исходили из метафизической онтологии конечного мира,
абсолютного дуализма причины и следствия, материи и движения, эволюции и
целесообразности. В гносеологии деисты, как правило, разделяли идеалистическую
теорию врожденных идей, рационалистическую концепцию совпадения логического и
реального следования, идеи субстанциональности души и некоторые положения
агностицизма. Деисты рассматривали бога в качестве разумной первопричины мира,
а «естественную религию» в качестве социального регулятора
исторического процесса. Критика феодализма привела деистов к отрицанию
теологического объяснения исторического процесса и утверждению
рационалистической теории общественного договора (Руссо, Джефферсон, В.В.
Попугаев).

Другая
историческая форма философии Просвещения — материализм XVIII века —
формировалась путем философской критики теоретических основ деизма на базе
материалистического естествознания. В решении основного вопроса философии
материалисты эпохи Просвещения (Мелье, Дидро, Гольбах, Форетер, Радищев)
отвергли субъективный идеализм Беркли и предприняли естественнонаучное
обоснование концепции материи как объективной реальности. Они считали жизнь и
сознание функцией определенной организации материи, сформировавшейся в
результате длительного исторического развития. В теории познания материалисты
отвергли агностицизм, картезианскую концепцию врожденных идей, включая идею
бога, и последовательно развивали основные положения материалистического
сенсуализма, утверждавшего, что источники человеческого знания — это ощущения и
восприятия.

В соответствии с
разделением философских взглядов сформировалось два «поколения»
французских просветителей. Идейными вождями «старшего поколения» были
Вольтер и Монтескье. Веря в исторический прогресс, они обычно не связывали его
с политическим развитием масс, возлагая надежды на «просвещенного
монарха» (Вольтер) или пропагандируя конституционную монархию по
английскому образцу и теорию «разделения властей» (Монтескье).

Деятели второго
этапа французских просветителей — Дидро, Гельвеций, Гольбах и др. — были в
своем большинстве материалисты. Центральным событием этого этапа можно считать
выпуск «Энциклопедии или Толкового словаря наук, искусств и ремесел»
в 1751-1780 годах. Эта работа давала людям некоторое общее представление об
окружающем мире, на основе которого уже должна была формироваться
самостоятельная способность суждения у каждого человека, делающая его
суверенной личностью. По мере приближения революции росло влияние произведений,
содержащих более радикальную критику феодального строя. Это, прежде всего,
трактат Ж.Ж.Руссо «Об общественном договоре» (1762).

Важнейшие идеи
Просвещения — идея знания, просвещения и идея здравого смысла. С культом
здравого смысла, разума связано стремление просветителей подчинить идеальному
началу и общественный строй, государственные учреждения, которым, по их словам,
надлежало заботиться об «общем благе». Против
феодально-абсолютистского государства была направлена теория общественного
договора, согласно которой государство представляло собой институт, возникший
путем заключения договора между людьми; эта теория давала право народу лишить
власти государя, нарушившего условия договора.

Некоторые из
просветителей возлагали надежды на «просвещенного монарха»,
рассчитывая в дальнейшем на проведение необходимых реформ, — так возникла идея
повещенного абсолютизма.

          Оружием
борьбы с феодальным мировоззрением была для просветителей и история, которую
они рассматривали как «школу морали и политики». Для просветительских взглядов
на историю наиболее характерно следующее: изгнание теологии из объяснения
исторического процесса, резко отрицательное отношение к средним векам,
преклонение перед античностью, вера в прогресс, признание закономерного
характера развития, подчиненного определенным «естественным законам».

В области
экономики большинство просветителей считали нормальным соревнование частных
интересов, требовали введения свободы торговли, правовых гарантий частной собственности
от феодальных ограничений и произвола.

В соответствии
со всей системой взглядов просветителей, с верой в великую преобразующую силу
разума находилось и их особое понимание проблем воспитания. Они не только
беспощадно критиковали пережитки средневековой системы воспитания, но и внесли
новые принципы в педагогическую науку (Локк, Гельвеций, Дидро, Руссо и другие)
— идеи решающего влияния среды на воспитание, природного равенства
способностей, необходимости соответствия воспитания человеческой природе,
естественным
способностям
ребенка, выдвигали требования реального образования.

Деятели
Просвещения противопоставляли христианско-религиозной морали с присущей ей
идеей отрешения от мирских благ идеи эмансипации личности, индивидуалистические
теории «разумного эгоизма», мораль, основанную на здравом смысле. Но
в эту же эпоху, особенно накануне Великой Французской революции, получили
развитие и иные принципы — возникла идея новой гражданственности, требовавшей
самоограничения личности. Благо государства, республики ставится выше блага
отдельного человека.

Идеология
Просвещения находила выражение и в разных художественных направлениях
литературы, изобразительного искусства: просветительском классицизме,
просветительском реализме, сентиментализме. Для писателей эпохи Просвещения
характерно стремление приблизить литературу к жизни, превратить ее в
действенный фактор, преобразующий общественные права. Литературу Просвещения
отличало ярко выраженное публицистическое пропагандистское начало; она несла
высокие гражданские идеалы, пафос утверждения положительного героя и т.д.

Яркие образы
художественной просветительской литературы дали Вольтер, Руссо, Дидро, Бомарше
во Франции; Г.Месинг, И.Гете, Ф.Шиллер в Германии; С.Ричардсон, Г.Филдинг,
Т.Смоллетт, Р.Шеридан в Англии и другие.

Основными
направлениями в изобразительном искусстве этой эпохи были классицизм, обретший
отчетливо просветительский оттенок в творчестве архитектора К.Н.Леру и
живописца Ж.Л.Давида во Франции, и просветительский реализм, распространившийся
преимущественно в живописи и графике У.Хогарта в Англии, Д.Н.Ходовецкого в
Германии и др.

Идеи просвещения оказали существенное влияние и на
музыку, особенно во Франции, Германии, Австрии. Новая система эстетических
взглядов просветителей на заделы музыкально-драматического искусства
непосредственно подготовила оперную реформу К.В.Глюка, провозгласившего
«простоту, правду и естественность» единственными критериями красоты
для всех видов искусства.

Общественно-политические, этические и эстетические
идеи просветителей явились духовной основой формирования Венской классической
школы, ярко проявившись в творчестве ее крупнейших представителей — Й.Гайдна,
В.А.Моцарта, в музыке которых главенствует оптимистическое, гармоничное
мировосприятие, и Бетховена, в творчестве которого, проникнутом духом героики,
нашли отражение идеи Великой французской революции. Таким образом, Просвещение
явилось не только этапом в истории европейской философской мысли, но и заложило
основы для формирования свободного человека Нового времени, провозгласило новые
идеалы в области искусства и культуры.

2.
МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКАЯ СИСТЕМА ВЗГЛЯДОВ Ж.-Ж.РУССО.

          Личность и творчество Жан Жака Руссо
(1712-1778) принадлежат  к тем явлениям французкой культуры  XVIII века,
которые оказали наиболее длительное и глубокое влияние на идейную жизнь
современников, он принадлежит к кругу людей, которые во Франции «просвещали
головы для приближающейся революции». Участвуя в общей всем просветителям
борьбе, Руссо ведет ее с позиции, на которой никогда не стояли ни Вольтер, ни
Дидро, ни Гольбах, ни Гримм, ни Гальвеций.

Большинство французских просветителей XVIII  века,
ведя непримиримую борьбу против господствующей системы идей феодальной церкви,
против политической структуры, пренебрежительно относились к народу, к его
духовным запросам, вкусам, потребностям, к его слабостям. Просветители вели
свою пропаганду в парижских салонах и кружках, близких ко двору и связанных
множеством нитей с дворянством, со знатью.

 Борясь против существующего порядка, литераторы
того времени находятся во власти ряда предрассудков знатного круга. Например, в
эстетических статьях «Энциклопедии» третировались фольклор, искусство народной
драмы, зачатки реалистической прозы. Вольтер презирал «чернь» и особенно боялся
пробуждения в ней политического самосознания. «Меня особенно возмущает, — писал
Руссо, — презрение, с каким Вольтер при каждой возможности говорит против
бедных».

В любом из произведений Руссо непрестанно звучат
четыре лейт-мотива: культ личности, чувствительность, культ природы и ощущение
социальной несправедливости. Этими мотивами, в основном, характеризуется и
философское мировоззрение Руссо, и его непосредственное жизнеощущение, и все
его художественное творчество.

Сознание Руссо формировалось в крайне противоречивых
условиях. Чувствительность его натуры сталкивались с привитой ему еще в молодые
годы пуританской строгостью, упорством и даже упрямством мысли. Отсутствие
интереса к общественной деятельности в собственном смысле этого слова
уравновешивалось обостренным и глубоким интересом Руссо к основным проблемам
общественного существования человека. Крайняя внутренняя несдержанность и
недисциплинированность, граничившая, особенно в молодые годы с моральным
индифферентизмом, находила себе противовес в проповеди идеальной морали и
идеальных педагогических правил, которые оплодотворили впоследствии
воспитательные теории Пестолоцци, Фребеля, Дьюи. На каждом шагу жизнь и
сознание Руссо раскрываются в поразительных противоречиях, и вместе с тем эти
противоречия находят в себе некий синтез в фантастической убежденности пророка
и проповедника. Сомнения сплошь и рядом питали творческую мысль Руссо и, вместе
с тем, изложение этих сомнений приобретало характер непререкаемой догмы.

В своих писаниях Руссо проявлял не только крепкую
логику аргументации (хотя  в этой области у него и наблюдаются иногда срывы),
но и особенную способность внушения, таившуюся и в самой природе его мысли и в
способе ее литературного оформления, т.е. в природе его стиля. Доктрина Руссо
распространялась и завоевывала умы не только путем убеждения и доказательства,
но и путем зарождающегося эмоционального воздействия. Развивая в своих трудах
теорию чувствительности, как метод познания мира и человека, Руссо усиливал эту
чувствительность у своих третьесословных читателей. Чувствительность
становилась в это время стилем не только литературы, но и жизни. Она была одной
из наиболее примечательных сторон общественной психологии XVIII в. и особенно
ярко выступила впоследствии в идейно-психологических переживаниях революционных
лет.

Следует отметить своеобразие и неординарность
взглядов Руссо, так как он не соглашается с другими просветителями почти по
каждому пункту просветительской программы.

Прежде чем перейти к характеристике взглядов
Ж.-Ж.Руссо, необходимо   упомянуть о его предшественниках, оказавших сильное
влияние на формирование и развитие философских взглядов мыслителя.

3. ИДЕЙНЫЕ
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ.

К числу ближайших предшественников Руссо в области
общественно-политической мысли следует отнести Гуго Гроция (1583-1645), Томаса
Гоббса (1588-1679), Джона Локка (1632-1704), Ш.-Л. Монтескье (1689-1755).

Кратко рассмотрим суть учений каждого из мыслителей.

Гуго Гроций, крупнейший ирландский ученый-юрист, в
1625 году выпустил в свет свое главное сочинение – «О праве войны и мира», в
котором утверждал, что в условиях первобытных отношений стихийно господствовало
естественное право, коренящееся в самой природе человека, и, что нормы его
неизменны и вечны. Затем главную роль в этих отношениях, по мнению Гроция,
стала играть абсолютная верховная власть, возникшая якобы в результате
добровольного отказа людей от своей естественной первобытной свободы. Отсюда
следовало, что верховная власть представляла собой не продукт естественного
права, а некий исторический факт.

Соглашаясь с некоторыми выводами Гроция, Руссо
вместе с тем подвергал критическому разбору его учение о происхождении
верховной власти, подчеркивая враждебность этого учения интересам народа.

В «Общественном договоре» Руссо довольно часто
упоминает о политическом учении Т.Гоббса. Руссо резко критиковал
антидемократические тенденции во взглядах Гоббса, его «презрение к свободе и
равенству». Но это не мешало ему видеть сильные стороны учения английского
философа-материалиста, а именно его антифеодальные взгляды на церковную
гегемонию. Руссо писал, что Гоббс впервые «…осмелился предложить соединить обе
головы орла (т.е. церковь и государство) и привести все к политическому
единству, без которого ни Государство, ни Правление никогда не будут иметь
хорошего устройства».

В «Общественном договоре» и других сочинениях Руссо
часто встречаются ссылки и на другого английского философа-материалиста – Джона
Локка. Согласно системе обучения и воспитания Локка, изложенной в трактате
«Несколько мыслей о воспитании», на детей следует воздействовать главным
образом убеждением, обращаясь к их разуму. В этом вопросе Руссо расходился не
только с Локком, но и со всеми предшествующими ему авторитетами – Монтеем,
Лабрюйером и др. В соответствии со своими морально-педагогическими взглядами он
утверждал, что самая важная и первоначальная задача воспитания – сделать детей
восприимчивыми к тому, что им внушают. «Сам Локк, мудрый Локк, — писал Руссо в
романе «Новая Элоиза», — позабыл сию основу; он больше говорит о том, что
следует требовать от детей, нежели о том, как этого от них добиться».

Большое влияние на Руссо оказал выдающийся
французский социолог Ш.-Л.Монтескье . Главное произведение Монтескье – «О духе
законов» (1748) – представляет собой капитальное исследование об основных
условиях и гарантиях политической свободы. Лучшей гарантией политической
свободы Монтескье считал разделение и уравновешивание властей: законодательной,
исполнительной и судебной. Он утверждал, что подобное разделение явится не
только гарантией полного осуществления политической свободы, но и решающим
условием успешного устранения всевозможных государственных злоупотреблений.

4. ИДЕИ
НРАВСТВЕННОСТИ И «ЕСТЕСТВЕННОГО СОСТОЯНИЯ»

В
ТВОРЧЕСТВЕ РУССО.

Мысль о возврате к природе, отрицание современной
цивилизации, пропаганда «естественного человека» и «естественной свободы» были
сформированы в «Рассуждение о науках и искусствах» (1750) в ответе на вопрос
Дижонской Академии «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению
нравов?»

Руссо замечает, что жизнь человека в этом «лучшем из
миров» не соответствует его подлинной сущности, что человек не таков, каким он
должен быть согласно своей истинной природе, но и представляется не тем, что он
есть на самом деле «люди не решаются показаться тем, что они есть», «стало
выгоднее притворяться не таким, каков ты есть на самом деле.» Человек придает
значение тому, как на него смотрит остальной мир, он уже не решается спросить у
себя, что он собой представляет, но вопрошает у других «он может жить только во
мнении других, и, так сказать, из одного только их мнения он получает ощущение
собственного существования.» «Чем больше накапливаем мы  новых знаний, — с
сожалением отмечает Руссо, —  тем более отнимем мы у себя средства приобрести
самое важное из всех; так что по мере того, как мы углубляемся в изучение
человека, мы в известном смысле утрачиваем способность его познать».

Руссо красноречиво показывает общественное
лицемерие, испорченность нравов, власть моды и этикета, убивающих человеческую
личность, потому что «быть и казаться – это отныне две вещи совершенно
различные».

Наблюдая успехи наук и искусств на примере египтян,
греков, римлян, византийцев, Руссо делает вывод, что всюду, где произошло их
возрождение, нравы испортились и пали «Ежедневные приливы и отливы вод в Океане
не более связаны с движением планеты, что светит нам по ночам, чем судьба
нравов и честности с успехами наук и искусств. Люди видели, что добродетель
исчезла по мере того, как их сияние поднималось все выше над нашим горизонтом
…»

При этом Руссо не отрицает прогресса в развитии
самой культуры, он только не согласен с тем, что этот процесс был одновременно
прогрессом нравственного и гражданского развития. «У нас есть, — говорит Руссо,
— физики, геометры, химики, астрономы, поэты, музыканты, художники, но у нас
нет более граждан…»

Науки и искусства прививают юным гражданам порочные
привычки, испорченную мораль. Общество поощряет таланты и не обращает внимание
на добродетель. Утопая в неге и роскоши, они с презрением смотрят на низшие,
трудящиеся классы населения и покровительствуют бездельникам, общественным
паразитам, лгунам и безнравственным людям, к числу которых принадлежит
большинство ученых и писателей. «Не Науку я оскорбляю, а Добродетель защищаю я
перед людьми добродетельными. Честность для людей порядочных еще дороже, чем
ученость для ученых»,- писал Руссо. Ни современная наука, ни современное
искусство не служат общественным целям. «Лишите наших ученых удовольствия
рассуждать перед слушателями, и науки перестанут их привлекать, — восклицал
Руссо, — Они копят знания у себя в кабинете с единственной целью – расточать их
перед публикой; одного они жаждут – прослыть мудрецами, конечно, не стремились
бы к знаниям, если б лишились почитателей.»  Истинные великие деятели науки и
искусства не получают настоящей поддержки и поощрения. Паразитическое состояние
культуры лишает ее в настоящее время оздоровления. «Редко бывает, чтобы роскоши
не сопутствовали науки и искусства, последние же никогда не обходятся без нее».

Эти мысли содержат в общих чертах всю идеологию
руссоизма, в дальнейшем они подвергались разработке и еще большему заострению.

Призыв Руссо к восстановлению нравственного
достоинства человека не встретил сочувственного отклика в современной ему
философии. Руссо задался вопросом, способна ли вообще философия открыть
нравственную истину при помощи отвлеченного рассуждения. Он предлагает отличать
способность «разума» от способности «рассуждения». Он высоко ценит разум, так
как видит в нем «способность приводить в порядок все дарования нашей души
сообразно с природой вещей и их соотношения к нему». Напротив, в искусстве
рассуждения («резонерства») он видит лишь «злоупотребления разума»; оно «не
научает нас познанию первоначальных истин, которые являются основой всех
других». Не способный открыть никакой живой истины, процесс рассуждения «не
возвышает душу, а только утомляет, обессиливает ее и извращает суждение,
которое он должен был совершенствовать».

Если бы знание было возможно только посредством
рассуждения, оно было бы попросту недостижимо. «Рассудок действует на нас лишь
посредством чувств, а чувства даны нам для нашего самосохранения, не для
знания, для которого они сообщают слишком мало материалов… Мы не знаем ни духа,
ни материи… Физическое нам не менее темно, чем метафизическое и нравственное».

Разум только содействует обнаружению нравственности.
Подлинный источник нравственности в нас самих, она – внутреннее восприятие
добра и зла, непосредственное постижение его нашей совестью. «Совесть, —
восклицает Руссо, — божественный инстинкт, бессмертный и небесный голос;
надежный путеводитель существа несведущего и ограниченного, но мыслящего и
свободного; непрегрешимый судья добра и зла, делающий человека подобным Богу!
Ты создаешь превосходство его природы и моральность поступков; без тебя я не
чувствую в себе ничего, что возвышало бы меня над скотами, кроме печальной
привилегии переходить от заблуждения к заблуждению с помощью рассудка,
лишенного правил разума, лишенного принципа».

В 1754 г. Дижонская Академия объявила конкурс на
тему: «Каково происхождение неравенства среди людей и оправдывается ли оно
законами природы?» Руссо ответил на вопрос своим «Рассуждением о происхождении
и основаниях неравенства людей», в котором перешел к конкретным
общественно-политическим формулировкам.

«Нам предстоит указать пояснял Руссо, — тот момент
движения событий, когда право сменилось насилием и природа оказалась
подчиненной закону, и объяснить, какое сцепление чудес привело к тому, что
сильный согласился служить слабому, а народы – купить воображаемое спокойствие
ценой действительного счастья.» « На выводы тех исследований, к которым может
дать повод наш предмет следует смотреть не как на исторические истины, а лишь
как на гипотезы, более способные пролить некоторый свет на природу явлений, чем
установить их происхождение…»

Руссо вводит понятие о первоначальном «естественном
состоянии», предназначенном для выяснения характера современных общественных
отношений.

Гипотезу «естественного состояния» развивали в XVII
веке Томас Гоббс и вслед за ним Спиноза. Согласно взгляду Гоббса, повторенному
Спинозой, в «естественном состоянии» человек не добр, больше похож на волка,
чем на человека. Общество в «естественном состоянии» — общество, где царит
«война всех против всех», где право сводится к силе и где естественное
стремление каждого к самосохранению обращается против интересов других.

Исходная точка зрения Руссо совершенно иная.
Неравенство в «естественном состоянии» существует только в смысле различия
природных свойств, но эти различия не влекут за собой тех последствий, какие
порождаются богатством и властью. «Естественный человек», изображаемый Руссо, —
это дикарь, блуждающий по лесам, без языка, без жилища, без борьбы, без друзей,
без влечения к другим людям. Он не был ни зол, ни добр, не имел пороков, ни
доблестей, он не был злым именно потому, что не знал, что значит быть добрым.
Не развитие знаний, не узда закона, а спокойствие страстей и неведение порока
мешают людям в «естественном состоянии» делать зло. И, – прежде всего – пока
длилось «естественное состояние»  не могло возникнуть угнетения: человек мог
захватить плоды другого, завладеть его дичью, его пещерой, но каким образом,
спрашивает Руссо, мог заставить повиноваться себе? «Найдется ли человек,
настолько превосходящий меня силой и, сверх того, настолько развращенный,
ленивый  и жестокий, чтобы заставить меня добывать ему пищу, пока он будет
оставаться в праздности?» Поэтому в «естественном состоянии» «всякий свободен
от ярма, и право сильного ни в чем не найдет себе опоры».

Изобретение оружия и примитивных земледельческих
орудий, открытие полезных свойств огня и т.д. уже вносят в однородную среду
известное расслоение и порождают неравенство. Идея собственности исподволь
созревала, но чтобы сформулировать ее «нужно было далеко уйти по пути
прогресса, приобрести множество технических навыков и знаний, передавать и
умножать их из века в век…» Переворот заключался не только в технических
изобретениях, он сказался и на отношениях между людьми: «образовывались и
обособились семьи; появились зачатки собственности, а вместе с этим уже возникли,
может быть, столкновения и раздоры».

Руссо примыкает к «трудовой» теории собственности,
заявляя, что «невозможно себе представить, чтобы это понятие – собственность –
возникло иначе, чем из трудовой деятельности, ибо мы не видим, что, кроме
своего труда, человек мог внести что-либо не им созданное, чтобы себе это
присвоить». Однако Руссо из такого понимания происхождения собственности делает
не только антифеодальные, как это было у Локка, но и антибуржуазные выводы. С
того времени, как человек стал нуждаться в помощи другого, и, когда люди
заметили, что одному выгодно иметь запас пищи, достаточный для двух, «равенство
исчезло, возникла собственность, стал неизбежен труд, и обширные леса
превратились в нивы, которые нужно было поливать человеческим потом и на
которых скоро взошли и расцвели вместе с посевами рабство и нищета.»

Неравенство окончательно утверждается с того
момента, когда появляется частная земельная собственность. Ее появление Руссо
описывает в начале второй части «Рассуждения…» «Первый, кто огородил клочок
земли, осмелился сказать: «эта земля принадлежит мне», и нашел людей, который
были настолько простодушны, чтобы поверить этому, был истинным основателем
гражданского общества. Сколько преступлений, сколько войн, сколько бедствий и
ужасов отвратил бы от человеческого рода тот, кто, вырвав столбы или, засыпав
рвы, служившие границами, воскликнул бы, обращаясь к людям: «Берегитесь слушать
этого обманщика! Вы погибли, если забудете, что плод принадлежит всем, а земля
– никому!» С самого своего возникновения,  собственность стала орудием и
средством угнетения подпавших под власть собственников масс.

Бедствиями и страданиями масс своекорыстно
воспользовались богатые. Они выработали план государственного устройства
общества, они предложили людям составить союз, признать над собой верховную
власть, которая, управляя обществом на основании установленных ими законов,
должна была бы якобы оказывать защиту всем его членам и отражать его врагов.
Уловка богатых имела успех. «Все устремились навстречу своим цепям, думая
упрочить свою свободу». Так возникло наше современное общество и законы.
Однажды явившись, они «еще более увеличили силу богатых, безвозвратно
уничтожили свободу, навсегда упрочили собственность и неравенство, превратили
ловкий захват в незыблемое право и обрекли – к выгоде нескольких честолюбцев –
весь род человеческий на труд, нищету и рабство».

Неравенство, раз возникнув, преобразовало жизнь
общества, в направлении, которое сделало возможным возникновение государства и
государственной власти. Начальным пунктом этого процесса было возникновение
законов и права собственности, вторым – установление «магистратуры», т.е.
власти, а третьим и последним – изменение правомерной власти во власть,
основанную на произволе. Первая эпоха узаконила различие между богатыми и
бедными, вторая – различие между сильными и слабыми, третья – различие между
рабом и господином.

О том, с какой яростью встретила общественная мысль,
выражавшая мировоззрения состоятельных буржуа, выпад Руссо против
«естественности» и «правомерности» ничем и никем не ограничиваемой частной
собственности, лучше всего можно судить по заметкам Вольтера на полях
присланного ему Руссо экземпляра «Рассуждения о неравенстве». «Как, — восклицал
Вольтер, — тот, кто обработал, засеял, оградил (участок земли), не имеет права
на плоды трудов своих? Как, этот человек, лишенный понятия справедливости, этот
вор (т.е. Руссо) хотел бы стать благодетелем рода человеческого? Вот философия
нищего, который желал бы, чтобы бедняки обокрали богатых».

Заканчивается трактат о происхождении неравенства
ссылкой на безусловный и непререкаемый авторитет «естественного права». Как бы
ни определялось это право, оно, заключает Руссо, «не может допустить, чтобы 
дитя властвовало над старцем, чтобы глупец руководил мудрецом и чтобы горсть
людей утопала в роскоши, тогда, как огромное большинство народа нуждается в
самом необходимом».

В этих трактатах выразилась противоречивость позиции
Руссо. Во-первых, он не надеется изменить миропорядок, а потому счастье –
позади, к нему не возможно вернуться. В письме к польскому королю Станиславу
Руссо разъяснял, что возвращение к исходному этапу «естественного состояния»
неосуществимо. История необратима. Если бы даже человечество могло вернуться
вспять, до уровня дикаря, оно вернулось бы к беспомощности, но не стало бы от
этого счастливее.

Во-вторых, причину всех бед Руссо видит в частной
собственности, но уже в «Политической экономии» он пишет: «Право собственности
– самое священное из прав граждан и даже более важное в некоторых отношениях,
чем свобода…Собственность – это истинное основание гражданского общества и
истинная порука в обязательствах граждан», опровергая тем самым свои ранние
суждения. Рассмотрим, какие доводы заставили Руссо изменить свою точку зрения.

5.
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ.

Мысль, что государство возникает на добровольном
союзе, отмеченная в «Рассуждении о неравенстве», более подробно описана в
«Политической экономии» и позднее в «Общественном договоре» (1762).

Ж.-Ж.Руссо выступил для своего времени с радикальной
политической программой, лейтмотивом которой была идея демократической
организации государственной жизни посредством «общественного договора»,
утверждающего «царство разума» и обеспечивающая народный суверенитет.
Общественный договор появляется тогда когда «человеческий род погиб бы не
измени он своего образа жизни». В его основу положена общая воля, в результате
которой «каждый член превращается в неразделимую часть целого».

Переход от «естественного состояния» к гражданскому
изменяет человека; но при этом награждает его многими преимуществами: а,
именно, создает из «ограниченного животного разумное существо – человека».
Человек же в гражданском состоянии приобретает моральную свободу, «ибо
поступать лишь под воздействием своего желания есть рабство, а подчиняться
закону, который ты сам для себя установил, есть свобода».

И в связи с этим  нужно отметить, что Руссо делает
теперь ударение на «праве», которого он не признавал ни за тем, кто совершил
первую заимку – без согласия остальных людей, ни за тем, кто опирался
впоследствии на так называемое право сильного. «Общественный договор, —
поясняет Руссо, — устанавливает между гражданами такое равенство, в силу
которого все они, принимая на себя обязательства, подчинены одинаковым условиям
и все должны пользоваться равными правами».

Любое правление, которое следует общей воле, должно
быть основано на законах. «Общественным соглашением, — пишет Руссо, — мы дали
Политическому организму существование и жизнь; речь идет о том, чтобы при
помощи законодательства сообщить ему движение и наделить волей».

По мнению Руссо, суверенитет неотчуждаем, един и
неделим. Исходя из этого, он критикует идею разделения властей Монтескье, а
также тех политиков, которые «разделяют суверенитет в его проявлениях». Они,
как отмечает Руссо, разделяют его на силу и на волю, на власть законодательную
и на власть исполнительную; на право облагать налогами, отправлять правосудие,
вести войну, на управление внутренними делами и на полномочия вести внешние
сношения; они то смешивают все эти части, то отделяют их друг от друга; они
делают из суверена какое-то фантастическое существо, сложенное из частей,
взятых с разных мест. С точки зрения Руссо, те права, которые нередко принимают
за части суверена, на самом деле все ему подчинены и всегда предполагают
наличие единой высшей воли, гегемонию верховной власти, которую нельзя
разделить, не уничтожив. «Если вся власть оказывается в руках одного человека,
— пишет Руссо, — тогда частная воля и воля корпоративная полностью соединены и,
следовательно, последняя достигает той наивысшей степени силы, какую она только
может иметь… Наиболее активным из Правительств является правление единоличное.»

В идее Монтескье о взаимном сдерживании обособленных
и противопоставленных друг другу властей Руссо видел нежелательные крайности,
которые ведут к их враждебным отношениям, дают силу частным влияниям или ведут
даже к раздроблению государства. Отвергая идею разделения властей в трактовке
Монтескье, автор «Общественного договора» вместе с тем признает необходимость разделения
государственных функций и разграничения органов, представляющих в пределах
своей компетенции государственную власть. Руссо видит принципиальное различие
между законодательной и исполнительной властью.

Законодательная власть у него тесно связана с
суверенитетом. Это – воля всего суверенного народа и потому должна регулировать
вопросы общего характера, касающиеся всех. Народ, повинующийся законом
становиться их творцом. Но «как может слепая толпа, которая часто не знает,
чего она хочет, ибо редко знает, что ей на пользу, сама совершить столь великое
и столь трудное дело, как создание системы законов?» Для того, чтобы законы
согласовывали в себе волю и разум, были мудрыми, нужен «поводырь», т.е.
законодатель, являющийся лишь агентом воли и придающий ей законченную
юридическую силу. «Законодатель – во всех отношениях человек необыкновенный в
государстве… Это – не магистратура; это не – суверенитет… Это – должность
особая и высшая, не имеющая ничего общего с властью человеческой. Ибо если тот,
кто повелевает людьми, не должен властвовать над законами, то и тот, кто
властвует над законами, также не должен повиливать людьми. Иначе его законы
орудия его страстей, часто лишь увеличивали бы совершенные им несправедливости;
он никогда не мог бы избежать того, чтобы частные интересы не искажали святости
его сознания». Руссо признает, что тот, кто формулирует закон, знает лучше
всех, как этот закон должен приводиться в исполнение и истолковываться.
Казалось бы, поэтому не может быть лучшего государственного устройства, чем то,
в котором власть исполнительная соединена с законодательной. Тем не менее,
автор делает вывод, что во избежания влияния частных интересов на общественные
дела необходимо, чтобы превращением закона, как общего правила, в акты
индивидуального характера занималась особая правительственная (или
исполнительная) власть. Исполнительная власть «как сила политического
организма» устанавливается решением суверенного народа, а потому выступает
только в качестве его доверенного слуги. Народ поручает осуществление этой
власти конкретным уполномоченным лицам, которые должны действовать в строгих
рамках закона и подлежат неусыпному контролю со стороны верховной
законодательной власти. Более того, полномочия исполнительной власти исчезают
сами собой, как только народ на законном основании собрался в качестве суверена
для ведения своих дел.

Отсюда видно, что, проводя различие между
законодательной и исполнительной властью, Руссо ни в коем случае не допускает
независимость правительства от народа-законодателя. Что касается судебной
власти, то Руссо уделяет ей значительно меньше внимания, но подчеркивает
неукоснительную связанность ее законами, в то же время подчеркивая ее
необходимую организационную самостоятельность по отношению, как к законодателю,
так и к правительству.

Руссо исходит из того, что равновесие сфер власти в
государстве, их согласованная деятельность должны обеспечиваться не
обособлением или противопоставлением их друг другу, не с помощью взаимных
сдержек и противовесов, как это предлагал Монтескье, а благодаря преобладанию
верховной законодательной власти, воплощающей суверенитет народа.

Любая власть, любая система законов должна
обеспечивать гражданам максимум свободы и равноправия. «К свободе, – поскольку
всякая зависимость от частного лица настолько же уменьшает силу Государства; к
равенству, потому что свобода не может существовать без него». Руссо не
настаивает на той или иной форме государственного правления. Он считает,
например: республиканско-демократическое устройство годным исключительно для
маленьких национальных территорий, вроде его родной Женевы; для средних по
величине государств он предпочитает аристократическую республику, а для
государств больших и могущественных – монархию. Во всех этих случаях для Руссо
важна не форма, а существо власти, ее природа и характер ее отношений с
населением.     Уже в 1755 г. в статье «О политической экономии» Руссо пишет:
«Разве не принадлежат все выгоды общества одним лишь могущественным и богатым?
Разве не им одним достаются все доходные места, все преимущества и льготы
податей? Разве знатный человек не остается почти всегда безнаказанным, когда он
обманывает своих кредиторов или совершает другие мошенничества? Разве палочные
удары… разве  совершаемые им насилия, даже самые преступления и убийства, — разве
все это такие вещи, которые прикрываются покрывалом христианской любви и о
которых через полгода больше не говорят? … Попадется ему на дороге телега –
слуги готовы избить мужика до полусмерти, и пятьдесят почтенных пешеходов,
идущих по своим делам, скорее должны позволить переехать себя, чем задержать
экипаж гнусного ленивца. Как не сходно с этим положение бедняка! Чем больше
человечество должно ему, тем меньше оно дает ему прав. Перед ним заперты все
двери, даже тогда, когда он имеет право отворить их; и если он просит иногда
справедливости, то это стоит ему большего труда, чем если бы кто другой
добивался себе милости. О, конечно, ему всегда дают первое место, когда речь
идет о барщине  или  поставке рекрутов. Кроме своего  собственного бремени он несет
еще и бремя своего соседа. Если тот достаточно знатен и богат, чтобы отделаться
от этого бремени, В каждом несчастье, которое с ним случается. Он остается
одиноким… Но я считаю погибшим бедняка, если он так несчастен, что у него есть
честное сердце, красивая дочь и еще могущественный сосед!»

Всем господствующим классам Руссо противоставляет
как лучший и достойнейший класс общества – класс крестьянства. В земледелии он
видит «естественный род труда, единственный действительно необходимый и
наиболее полезный». «Сочинители, литераторы, философы непрестанно кричат, будто
исполнять долг гражданина и служить близким можно, лишь живя в больших городах;
по их мнению, не любить Париж —  значит, ненавидеть человеческий род; в их
глазах деревенский люд – ничто».

Правительство, какое бы оно ни было по своей форме –
демократическое, аристократическое или монархическое должно находиться под
постоянным и непрестанным надзором народа. Всякое правительство временно и
может быть отменено народом, поручения которого оно выполняет. «…Блюстители
исполнительной власти, — говорит Руссо, — отнюдь не господа народа, а его
чиновники; что он может их назначать и смещать, когда это ему угодно, что для
них речь идет …о том, чтобы повиноваться; и что, беря на себя должностные
обязанности, которые Государство возлагает на них, они лишь исполняют свой долг
гражданина, не имея никоим образом права обсуждать условия.» Чтобы
предотвратить возможность захвата правительством верховной власти Руссо
рекомендует часто созывать народные собрания и ставить перед ними вопрос:
желает ли народ сохранить данную форму правления и данных лиц, стоящих во главе
государства, народ может в любой момент отменить даже самый договор, на котором
основано государство: «не существует в Государстве никакого основного закона,
который не может быть отменен, не исключая даже и общественного соглашения. Ибо
если бы все граждане собрались, чтобы расторгнуть это соглашение с общего
согласия, то можно не сомневаться, что оно было бы вполне законным образом
расторгнуть… Каждый может отречься от Государства, членом которого он является,
и вновь возвратить себе естественную свободу и свое имущество, если покинет
страну. Но было бы нелепо, чтобы все граждане, собравшись вместе, не могли
сделать то, что может сделать каждый из них в отдельности».

Но, обладая суверенными правами в государстве,
народ, со своей стороны обязуется уважать принадлежащие ему права и, вместе с
тем, быть преданным известным установленным принципам религии, морали и быта;
сомнения в этих принципах или нарушение их является преступлением против
общественного блага. Те из граждан, которые отказываются повиноваться общей
воле и не исполняют своих гражданских обязанностей, могут и должны принуждаться
обществом к повиновению. Общество «принуждает их быть свободными», хотя бы при
помощи смертной казни.

А отсюда появляется еще один довод в пользу
собственности: только имущество дает надежное поручительство в выполнении
гражданами их обязательств по общественному договору, т.е. в выполнении ими
законов.

Необходимо отметить, что Руссо придавал большое
значение размерам государства и численности населения. Он считал, что малое
государство относительно сильнее большого, так как при больших расстояниях
управление становиться затруднительным и обременительным из-за увеличения
ступеней власти; одни и те же законы не могут быть одинаково пригодными для его
различных частей, например, из-за совершенно противоположных климатических
условий. «Народ уже в меньшей мере, — далее пояснял Руссо, — сможет испытывать
привязанность к своим правителям, которых он никогда не видит, к отечеству,
которое в его глазах столь же необъятно, как весь мир, и к согражданам своим,
большинство из которых для него чужие люди.»

Соотношение между размерами государства и
численностью должно быть таким, чтобы земли было достаточно для пропитания
жителей, а их столько, сколько земля может прокормить. «Ибо если земли слишком
много, то охрана ее тягостна, обработка – недостаточна, продуктов избыток; в
этом причина будущих оборонительных войн. Если же земли недостаточно, то
Государство, дабы сие восполнить, оказывается в полнейшей зависимости от своих
соседей; в этом – причина будущих наступательных войн. Всякий народ, который по
своему положению может выбирать лишь между торговлей и войною, сам по себе –
слабый народ; он зависит от соседей, он зависит от событий; его существование
всегда необеспеченно и кратковременно. Он покоряет – и меняет свое положение,
или же покоряется – и превращается в ничто. Он может сохранить свободу лишь
благодаря незначительности своей или величию своему».

Общественно-политическая концепция Руссо, изложенная
им в «Общественном договоре», в основном своем содержании восходит к тем идеям
о народоправстве, которые мы встречаем у ряда французских и английских
мыслителей XVIII века. Так же, как эти идеи, она является идеальной проекцией в
будущее буржуазно-демократического государства, основанного на идеальном
равенстве. Руссоистскую концепцию Гегель в своих «Лекциях по философии истории»
объявлял наивысшим выражением принципа суверенной власти общественной воли.

Однако в то же время Руссо является первым критиком
буржуазно-парламентского государства с его представительным строем. Он видит в
народных представителях конституционных государств возможных узурпаторов
народной воли, мешающих осуществлению последовательной демократии, т.е.
непосредственного народоправства. Справедливо было замечено, что теория
государства у Руссо, по существу, является теорией революции. И, действительно,
«Общественный договор» имел огромное революционизирующие значение и остался
едва ли не самым крупным памятником политической мысли французской буржуазии на
путях ее к революции и к якобинской диктатуре 1793-1794 г.г. Якобинцы нашли
здесь сформулированными все основные принципы своей политики, вплоть до
теоретического обоснования революционного террора. «Общественный договор» был
назван «евангелием революции», сделавшись настольной книгой Робеспьера. Это
произведение впоследствии оказало существенное влияние на Конституцию
Соединенных Штатов Америки.

Таким образом, «Общественный договор» явился
наиболее полным изложением социально-политической и государственно-правовой
доктрины Руссо. С наибольшей силой в этом произведении проявилась тенденция
руссоистской мысли выйти за пределы норм буржуазного мышления. С наибольшей
силой Руссо поставил здесь ряд вопросов, правильное разрешение которых вело к
отрицанию классового общества и к созданию общества социалистического.

6.
ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ РУССО.

Опубликованный вслед за «Общественным договором»
роман-трактат «Эмиль» (1762), рассказывает о воспитании гражданина нового
общества. Руссо приобретает славу «всеевропейского еретика» за ту часть романа,
которая носит название «Исповедание веры савойского викария». Рассмотрим
основные моменты этого произведения.

В «Эмиле» описана теория «естественного воспитания
ребенка», применение которой могло бы «лабораторным путем» создать тип
идеального человека, предохранить от развратного влияния ложной цивилизации,
сохранить естественность и чистоту человеческих чувств. Руссо сам понимает
утопичность подобного рода эксперимента. Более того, он пользуется этой
утопичностью, разрабатывая программу своего педагогического идеала, с тем,
чтобы сама картина была наиболее действенным средством пропаганды против
устройства существующих приемов обучения. «Ваши дети, — восклицал Руссо, — не
знают своего родного языка, зато они учатся говорить на языках, которые нигде
не употребляются; они учатся слогать стихи, которые они сами едва могут
понимать…»

В «естественном» воспитании  за исходную предпосылку
берется теория, основное положение которой сформулировано в начале «Эмиля» в
замечательных словах: «Все прекрасно, когда оно выходит из рук Творца; все
портится в руках человека». Поскольку природа хороша, а общество дурно, то
основной задачей воспитания является полная изоляция воспитанника от окружающей
среды и предоставление его благотворному влиянию природы. Эмиль растет, не
стесняемый никакими искусственными правилами ложной цивилизации, растет в
блаженном неведении ее соблазнов, ее морали и ее житейских правил. Изгнано даже
чтение, этот «бич детского возраста», в частности чтение басен Лафонтена,
которые, по мнению Руссо, могут лишь породить в девственном сознании Эмиля
массу опасных вопросов, сомнений и соблазнов.

Задачей воспитателя является сохранить в
неприкосновенности естественные чувства добродетельного по своей природе
питомца и в то же время помочь процессу его естественного, непринужденного
саморазвития. Это осуществляется путем ряда педагогических приемов и
наставлений, в результате которых ребенок сам приходит к ряду здоровых, простых
и естественных умозаключений по основным вопросам морали. Одновременно с этим
осуществляется и рациональный курс физического воспитания, в свою очередь
имеющего целью помочь юному организму наиболее полно развить заложенные в нем
самом природой основы здоровья и нормального, естественного функционирования
всех органов тела. . «Великий секрет воспитания, — писал Руссо, — в умении
добиться того, чтобы телесные и умственные упражнения всегда служили отдыхом одни
для других.»  Обучение основам геометрии, физики, астрономии, и географии
производится по наглядной системе, в комплексном порядке знакомства с
действительностью и с природой, прежде всего. «Когда у человека есть понятия,
развитая привычка к размышлению, то, полагаю, гораздо лучше своим умом
доискиваться до всего, что можно найти в книгах, — верный способ применить
знания к своему образу мыслей и овладеть ими» – писал Руссо. В целях воспитания
трудовых навыков ребенок обязательно обучается какому-либо полезному для жизни
ремеслу. Эмиль, в частности, упражняется в плотничьем деле.

Когда Эмилю исполняется шестнадцать лет, его
наставник начинает заботиться о воспитании его чувствительности. Он прививает
ему чувства сострадания, мягкосердечия и человеколюбия. Тут он посвящает Эмиля
в основы «естественной религии», катехизис которой прилагается  Руссо в особом
разделе трактата, носящем заглавие «Исповедание веры савойского викария». 
Теперь надо женить подготовленного к добродетельной жизни воспитанника. Невеста
ему уже выбрана в лице идеально воспитанной по той же системе девушки – Софи.
Заключительная книга трактата, с момента встречи Эмиля и Софи, превращается в
сентиментальный роман, рисующий чистоту любовных отношений двух добродетельных
существ.

Несмотря на всю утопичность предлагаемого Руссо
воспитательного метода, «Эмиль» оказал огромное влияние на дальнейшее развитие
передовой педагогики не только своими отдельными, очень ценными педагогическими
идеями и наблюдениями, но и общим своим направлением, в основу которого
положено внимание к личности ребенка, преобладание моментов воспитания личности
над моментами обучения (в смысле простого усвоения знаний) и т.д. В этом
отношении последующая педагогика в значительной степени обязана Руссо рядом
своих достижений, включая метод трудового воспитания, систему наглядного и
предметного обучения и т.п.

По мысли Руссо, его Эмиль должен стать, прежде
всего, добродетельным человеком. Понятие добродетели у Руссо основывается на
принципах следования предначертаниям мудрой природы, свободы от лжи
цивилизации, честности и прямодушия, свойственным доблестным героям Плутарха,
книга которого была, начиная с детских лет, любимым чтением Руссо. Наконец, в
понятие добродетели входит, по мнению Руссо, также религиозное чувство. Руссо
не мыслит добродетели вне религии. В этом он резко расходится с атеистическими
тенденциями своего времени. Он стоит на позициях деизма, отличающегося от
деизма Вольтера своим демократическим характером и вырастающего в значительной
мере из идеализации народа его благостной веры в справедливого бога. Руссо
хочет построить идеальную религию, отвечающую требованиям природы и
естественных человеческих чувств.

 Гете видел в «Эмиле» «естественное евангелие
воспитания». И.Г.Гердер утверждал, что за целое столетие ни одна книга не
наделала столько шума, не получила такой огласки. Ею зачитывались и молодые
люди, и зрелые философы, как Кант, и деятели французской революции, как
М.Робеспьер, у которого она всегда лежала на письменном столе. Прочитав
«Эмиля», Кант высказал надежду в самом скором времени увидеть вокруг себя
совсем иных людей, чем прежние, если только получит всеобщее преобладание метод
воспитания, который Руссо мудро вывел из самой природы. В идеале школы,
указанном Руссо, Гердер видел образец всему человечеству, современному и
будущему.

Единство философских воззрений и художественных
взглядов Руссо отчетливо обнаруживается в его знаменитом «Письме к Даламберу о
театральных представлениях» (1758). Здесь, возвращаясь к своей обычной антитезе
добродетельной природы и пагубной цивилизации, Руссо продолжает линию, начатую
им в «Рассуждении о науках и искусствах», и дает резкую критику театра как
яркого выражения порчи общественных нравов. Красноречиво и подробно он
развивает мысль о безнравственности самой идеи театра как подражания жизни и
воссоздании в сценических образах ее страстей и пороков. Не менее красноречиво
он обличает распущенность нравов лиц, занимающихся актерской профессией и
подающих тем самым дурной пример обществу. Руссо подробно разбирает аморальные
стороны классической и современной драматургии, в особенности не щадит Мольера
и изобличает его «Мизантропа», усматривая в нем осмеяние добродетели.

В итоге Руссо приходит к выводу о крайнем вреде,
который причиняется театром, этим наиболее утонченным и изощренным продуктом
современной цивилизации, добрым и здоровым нравам граждан. А так как письмо к
Даламберу было написано в ответ на его статью о Женеве в 7 томе «Энциклопедии»,
где Даламбер предлагал учредить в этом городе театр, Руссо не упускает случая
вернуться к одной из своих излюбленных тем – идеализации патриархального
женевского быта. Он подчеркивает свою любовь к Женеве как к одному из немногих
уголков Европы, где еще сохранилась «естественная чистота» нравов. Его страшит
мысль о возможной порче этих нравов путем прививки им соблазнов безнравственной
цивилизации. Театр не нужен женевцам. Он не только бесполезен, но и вреден для
них в экономическом, бытовом и моральном отношениях. Добродетельные женевцы
знают иные способы и формы общественных развлечений, имеющие непосредственный и
народный характер, как то: спортивные состязания, общественные праздники и т.д.
Ведь именно в среде женевских ремесленников Руссо, по его словам, получил то
общественное воспитание, которое дается не при помощи формальных учреждений
(театра), а традициями и правилами, переходящими от поколения к поколению и
внушающими юношеству достойные чувства. Среди этих традиций и навыков отметим
сравнительно высокий уровень грамотности и даже образованности, а также стремление
к политическим знаниям. Так, например, английский путешественник Джон Мор был
поражен тем, что видел в Женеве людей труда за чтением сочинений Локка и
Монтескье.

Опыт массовых любительских женевских увеселений
подсказывает Руссо мысль о том, что в Женеве и в подобных ей добродетельных
государствах и коммунах место театра должны занять народные празднества,
посвященные тем или другим памятным дням из жизни свободного, равноправного и
добродетельного народа. Эту мысль (не отказываясь, впрочем, от театра как
мощного средства политической пропаганды) осуществит впоследствии Французская
буржуазная революция с ее грандиозными и пышными массовыми праздниками и
торжествами, с ее обрядами посадки «дерева свободы», с ее церемониями,
апофеозами и театрализованными чествованиями братства, равенства и свободы.

Было бы неверно, однако, думать, что Руссо восстает
против всякого театра и других видов профессионального искусства вообще. Уже в
своем «Рассуждении о науках и искусствах» он достаточно ясно дал понять, что
восстает лишь против современного состояния тех и других, обусловленного
ложной, искусственной цивилизацией. В ряде своих писем и высказываний Руссо
неоднократно подчеркивает свою веру в добродетельное действие искусства в
условиях здорового общественного строя, в условиях, свободных от извращений
современной культуры. Он защищает Женеву от французского театра, потому что
стремиться сохранить женевскую республиканскую общину как некий живой музей
идеального или почти идеального уклада жизни. Что касается остальных стран, то
здесь окончательное разрешение вопроса о судьбе театра зависит от развития
дальнейших форм общественного устройства. Во всяком случае, Руссо не
отказывается от мысли о моральном искусстве, вдохновляемом идеалами добродетели
и чистоты нравов.

«Письмо к Даламберу» положило конец всяким
отношениям Руссо к группе энциклопедистов. Оно содействовало также разрыву его
с Вольтером, который энергично пропагандировал театральные начинания на
женевской территории, осуществляя их назло кальвинистским властям города.

7.
РЕЛИГИОЗНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ.

В восьмой главе четвертой книги «Общественного
договора» Руссо кратко изложил свое отношение к религии. Он был далек от
мнения, что религия – «опиум для народа». И все же в этой главе содержатся
острые выпады против официальной феодально-клерикальной идеологии.

Во-первых, Руссо резко осуждает христианство за
связи с существующими политическими организациями. Он часто критиковал
христианство и за то, что оно слишком мало ценит земную, гражданскую жизнь и
вопреки  здравому смыслу занято почти исключительно «небесными помыслами».

Во-вторых, в христианских государствах, продолжал
Руссо, никогда нельзя с точностью узнать, кому следует повиноваться – светскому
повелителю или священнику. И вообще христианская религия учит главным образом
повиновению и смирению. Христианин с глубоким безразличием выполняет свой
гражданский долг; для него не важно и то, кто и как управляет людьми.

Свои религиозные воззрения Руссо с достаточной
полнотой изложил в работе «Исповедании веры савойского викария».

Рассуждая о мироздании, единстве целого, активности
бытия, об установленном порядке во Вселенной, Руссо не деист, как Вольтер, он
исповедует теизм, т.е. не только признает бога как первопричину, определяющую
весь мировой порядок, но и предполагает, что бог присутствует в любом творении,
постоянно вмешиваясь в той или иной степени в ход событий.

Религиозность в понимании Руссо имеет два истока –
культ природы и культ человеческого сердца. В этом   заключен принципиальный
отказ от рационалистического подхода к проблеме религии. Руссо имеет в виду
религиозность наивную, внецерковную, тем сам входящую в качестве необходимейшей
части в его целостную философско-моральную систему. Еще в «Рассуждении о науках
и искусствах» Руссо писал: «Когда люди были невинны и добродетельны, они
хотели, чтобы боги были свидетелями их поступков, и они жили с богами под одной
и тою же крышею; но вскоре, когда люди стали недобрыми, им наскучили эти
неудобные свидетели и они удалили их в великолепные храмы. В конце концов, они
изгнали богов и оттуда, чтобы обосноваться в этих храмах самим, или, по меньшей
мере, храмы богов уже  перестали отличаться от домов людей.»

Корни идеи «естественной религии»  савойского
викария следует искать отчасти в осмыслении Руссо некоторых догматов
кальвинистского вероучения, отчасти в некоторых сентиментально-мистических
религиозных учениях XVII-XVIII  вв., вроде религии любви и экстаза Франциска
Сальского или «квиетизма», проповедавшего мадам Гюйон.

Руссо пытается построить «идеальную религию». Он
принимает веру в некоторое верховное существо, создавшее мир, природу и
человека и наделившее человека сердцем и совестью. Религия этого человека
должна быть религией сердца и чистой совести. Храмом этой религии является вся
природа и сам человек. Этой религии чужды всякие искусственные культовые формы,
и она является религией «естественной», свободной и глубоко индивидуальной по
характеру чувств верующих. Она не знает никакой догмы и является религией
глубоко  интимных переживаний совести и «сердечного воображения». Она требует
лишь искренности чувств, прямодушия и добрых дел. Вместе с тем , она является
мощной силой, противостоящей дурным  влияниям искаженной цивилизации.

Решая вопрос о природе души, Руссо в духе
христианского богословия признавал, что душа бессмертна, что в загробном мире
ее ждет другая жизнь и, чтобы заслужить счастливую загробную жизнь, люди должны
вести добродетельный и честный образ жизни. Именно этот образ жизни Руссо и
возводит в ранг религии: «Вот истинная религия, единственная, не допускающая ни
злоупотреблений, ни нечестия, ни фатализма… Пусть себе проповедуют еще более
возвышенные религии, — я не признаю никакой другой».

Но для истинной религии, считает мыслитель, нет
необходимости верить, что человек испорчен от рождения, что на нем якобы лежит
проклятие первородного греха. Поэтому человек от природы должен быть добр и
совершенен.

«Догматы гражданской религии, — писал Руссо, —
должны быть просты, немногочисленны, выражены точно, без разъяснений и
комментариев. Существование божества могущественного, разумного,
благодетельного, предусмотрительного и заботливого; загробная жизнь, счастье
праведных, наказание злых, святость общественного договора и законов – вот
догмы положительные». Не быть фанатиком, не требовать от других беспрекословного
соблюдения нелепых обрядов, а реально творить добро – вот что должно быть
смыслом деятельности верующего человека.

К догмам «гражданской религии» Руссо сделал
следующие дополнения: нет религии одного народа, которая исключает все
остальные религии, следует терпеть все религии, которые не противоречат долгу
гражданина.

Такова, в основном, религиозная программа Руссо,
закономерно дополняющая его морально-философское учение о природе и человеке.
Эта религиозная программа требовала все того же возврата к природе, возрождения
чувства непосредственного, интуитивного ее переживания, растворения себя в ней
и растворения ее в своем собственном существе. Эта программа в значительной
степени стала достоянием французской буржуазной революции. Якобинцы с их
культом «верховного существа», противопоставлявшимся культу разума и
атеистическим тенденциям «бешенных», явились во главе с Робеспьером, верными
учениками Руссо с его религией добродетели и чувствительного сердца.

Религиозность воззрения Руссо, однако, не были
вполне определенными: он, то отходил от протестантанизма к католичеству, то
возвращался к отвергнутому вероучению, что не способствовало повышению доверия
к его идеям.

8. ИДЕИ
ЧУВСТВЕННОСТИ И ДОБРОДЕТЕЛИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ РУССО.

Проблема индивидуальности нашла в творчестве Руссо
свое крайнее выражение. В понимании и разрешении этой проблемы автор « Юлии или
Новой Элоизы» является антиподом классицизма со свойственной этому последнему
объективизацией душевных состояний, под знаком которой столь долго развивалась
французская философия и французская литература.

Замысел «Юлии или Новой Элоизы» создавался
постепенно. Играл в нем роль и знаменитый памятник средневековой латинской
литературы – «Письма Элоизы к Абеляру», и анонимные «Письма португальской монахини».
Из этих писем, ровно как и из романов Ричардсона, Руссо заимствовал
эпистолярную форму своего романа, позволившую ему с наибольшей полнотой
раскрыть внутренний мир героев, заставить их говорить языком сердца и избежать
рационализма объективных описаний. Наконец, в романе Руссо звучат и личные
переживания. Они связаны отчасти с пребыванием в Монморанси и любовью к мадам
д’Удето, отчасти – с восприятием любимых Руссо швейцарских пейзажей, Альп,
озер, горных пастбищ и маленьких городков, покоящихся у подножия гигантских
горных массивов.

Сюжет «Юлии или Новой Элоизы» сводится к следующему.
Благородная девица Юлия д’Этанж влюбляется в своего учителя Сен-Пре. Отец не
желает брака своей дочери со скромным плебеем. Юлия сначала слушает только
голос своего сердца и отдается Сен-Пре, а затем, повинуясь воле отца, выходит
замуж за равного ей по общественному положению Вольмара и своим добродетельным
поведением в качестве жены и матери стремится искупить безрассудный порыв своей
первой любви. Вольмар посвящен в былые отношения Юлия и Сен-Пре. Уверенный в
своей жене, он поселят у себя Сен-Пре, подвергая тем самым двух влюбленных
жестокому нравственному испытанию. Сен-Пре подавляет свое чувство в силу своей
честности, а Юлия ищет прибежища в своих детях и религии. Спасая своего сына,
упавшего в воду, она простужается и умирает. Смерть избавляет ее от опасности
измены мужу.

Успех «Юлии или Новой Элоизы» у современников Руссо
объяснялся, конечно, не ее сюжетом, не происшествиями в жизни героев. Он таился
в обрисовке перипетий их чувств, в пафосе проникающей роман страсти, в тонком
анализе всех оттенков сердечных взаимоотношений героев.

Отдельные образцы романа воплощают излюбленные
мотивы творческой мысли Руссо. Добродетель, культ природы, «сердечное
воображение», лирическая меланхолия, обостренное внимание к своему собственному
«я» и ко всем конфликтам его с самим собою и с окружающей средой, — всем этим с
избытком наделены герои «Юлии или Новой Элоизы». Они —  верные ученики Руссо,
идеальные выразители его концепции человека, едва ли не предвосхитившие школу
воспитания чувств «Эмиля». В образе Сен-Пре отложилось немало
автобиографических черт, вернее тех черт, которые Руссо видел в себе сквозь
призму «руссоизма». «Руссоизм» дан здесь в его «чувствительном» аспекте, в волнениях
сердца, в патетике любви и в отчаянии страсти. Другая сторона руссоистской
мысли воплощена в образе друга Сен-Пре, англичанина Эдуарда Бомстона, который,
по поводу несогласия барона д’Этанж на брак его дочери с простым учителем,
излагает свои взгляды на сословные предрассудки.

Весь роман в целом представляет собою своеобразную
энциклопедию «руссоизма» в художественной форме, временами уступающей место
прямому изложению уже известных нам мотивов и тем руссостской мысли. Сен-Пре
уезжает в Париж. Он посылает оттуда Юлии пространные письма, наполненные
описаниями столичной жизни и типично руссоистской критикой цивилизации. Он
останавливает свое внимание на положении в парижском обществе женщин,
сделавшихся предметом салонного культа, и не упускает случая изложить
собственные взгляды на назначение женщины быть матерью семейства,
воспитательницей детей и хозяйкой дома.

Кругосветной путешествие Сен-Пре и пребывание его на
необитаемых островах дает Руссо повод отвлечься от сюжетной линии романа в
строну типично-руссоистских восхвалений «естественного состояния» человека и
его жизни на лоне природы. В своих чувствительных письмах Юлия и Сен-Пре
находят место для подробного обсуждения таких проблем, как право дуэли,
предрассудки социального происхождения, моральность театра, самоубийство,
воспитание детей, атеизм и т.д.

Роман отчетливо распадается на две части. Выход Юлии
замуж за Вольмара развязывают первый сюжетный узел. Автор мог бы здесь
поставить точку и не интересоваться дальше судьбой своих героев. Тогда был бы
закончен роман чувствительной страсти, и читателей трогала бы история
неудавшейся любви новых Абеляра и Элоизы. Однако Руссо завязывает второй
сюжетный узел, обращающийся впоследствии решения Вольмара пригласить Сен_пре к
себе в дом. С этого момента начинается роман испытания добродетели.

Подобная конструкция «Новой Элоизы» не является
случайной. Она обусловлена самим существом руссоизма как литературного явления,
сочетавшего в себе стремление к чувствительному живописанию страсти с
морально-дидактическим толкованием жизни человеческого сердца. Этот моральный
дидактизм определяет целиком всю вторую половину романа, где даже сам уклад
жизни Жюли и Вольмара в их даме в Кларане овеян руссоистской идеализацией.

Руссоизм, однако, заявляет о себе еще одним повествовательным
элементом «Новой Элоизы» – картинами швейцарской природы, имевшими огромный
успех у читателей XVIII в. и совершившими полный переворот в искусстве
литературного пейзажа. Оживотворенная, насыщенная красками, эмоционально
воспринимаемая природа входит в «Новую Элоизу» как один из основных компонентов
романа. Драмы сердца и восторги чувств протекают на фоне гармонирующих с ними
ландшафтов. Старые пейзажные клише литературы XVII и начала XVIII в. уступают
место детальным описаниям природы, которую Руссо очень любил и превосходно
знал, предпочитая ее городу и, находя в ней умиротворение для своей души и
источник вдохновения для творчества.

«Юлия или Новая Элоиза» является едва ли не
кульминационным пунктом в истории европейского романа XVIII в. Многообразные
повествовательные элементы, накапливавшиеся в нем в течение более чем
полустолетия, собраны здесь на новой основе и в новых идейно-художественных
целях. Не остался без влияния на Руссо и любовный французский роман аббата
Прево («Манон Леско»). Роман Ричардсона – роман чувствительных испытаний и
семейного быта – дал «Новой Элоизе» немало своих приемов и своей атмосферы.
Сыграла известную роль и литература путешествий, в том числе и столь любимый
Руссо «Робинзон Крузо». В свою очередь, «Новая Элоиза» во многом определила
дальнейшие пути развития буржуазного романа. Она заслонила собою всю ту
галантно-эротическую литературу XVIII в., которая еще недавно почти
монополизировала описание и литературное истолкование чувства любви. Картинам
любовных ощущений роман Руссо противопоставил живопись чувства, раскрытого во
всех его самых глубоких и интимных, незаметных для постороннего глаза,
перипетиях.

В смысле этой органической «чувствительности» «Новой
Элоизы» учеником Руссо явился впоследствии Гете со своим «Вертером» и Карамзин
с «Бедной Лизой», не говоря уже о многочисленных французских подражателях
романа.

9.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Противопоставив себя коллективной, объединенной
общностью основных установок и основных интересов работе группы просветителей
XVIII в., воплощений живой, протестующей, разрушающей и созидающей мысли XVIII
столетия. Он сыграл огромную прогрессивную роль в общем идейном движении своего
века. В этом смысле его можно назвать «зеркалом» французской революции. Он был
выразителем тех мыслей и чувств, которые нашли свое законченное выражение в
якобинстве с его плебейскими способами расправы со старым порядком, с его
культом спартанской добродетели, с его «чувствительной» фразеологией.

Революция
признала Руссо одним из своих предтеч. Бюсты его, наравне с бюстами героев
древности, украшали революционные клубы и залы официальных собраний
законодательных органов. Прах его был перенесен в Пантеон, отдельные эпизоды
его жизни изображались на революционной сцене. Чувствительная фразеология Руссо
придала оттенок «сентиментализма» речам революционных ораторов и, в частности,
Робеспьера и Сен-Жюста, которые считали себя и действительно являлись его
идейными учениками. Многие социально-политические концепции Руссо составляли
основные пункты якобинской политической программы. В «Гимне Жан-Жаку Руссо»
Мари-Жозефа Шенье, написанном в честь перенесения праха великого писателя в
Пантеон, весьма полно отражено восприятие и понимание творчества Руссо
якобинской революцией. Руссо, «друг Эмиля и свободы», прославляется революцией
потому, что он «с земли, давно порабощенной… снял оковы злобных сил, и
вольности перворожденной права от пут освободил». Франция чтит его память за
то, что он «нес рабам дары свободы… гнал тиранов, королей», за то, что он –
«всех мудрых назиданье, друг человечества прямой». В честь этого «друга
человечества» революционные власти и якобинские клубы устраивали общественные
празднества, самый замысел которых был заимствован у Руссо.

Своими трудами он на несколько десятилетий
предвосхитил те передовые демократические преобразования, которые произошли в
Европе в конце XVIII – начале XIX вв. и продолжают развиваться до сих пор.

Огромен вклад этого величайшего мыслителя французского
Просвещения в разработку и исследование идей социального равенства, народного
суверенитета и хотя в своих работах он не находит разрешений многих
противоречий, уже то, что он поднимает эти вопросы подчеркивает глубину мысли
философа.

10. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ.

1. Асмус В.Ф. Историко-философские этюды. М., Мысль,
1984, 318 с.

2. История диалектики XIV – XVIII вв.
под редакцией Каменского З.А., М., Мысль, 1977, 355 с.

3. Муравьев Ю.А. Ги Бесс. Жан-Жак Руссо., Вопросы
философии № 1, 1991.

4. История французской литературы под редакцией
Анисимова И.И. Мокульского С.С. Смирнова А.А., Москва-Ленинград, Академия Наук
СССР, 1946, 811 с.

5. Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения. Том 3, М.,
Гослитиздат, 1961, 727 с.

6. Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., Наука, 1969, 703 с.

7. Руссо Ж.-Ж. Юлия или Новая Элоиза., М.,
Художественная литература, 1968, 773 с.