Сидоров С.А.
Проблемам
свободы, личной автономии человека посвящены работы многих мыслителей. Среди
них следует, в первую очередь, выделить таких исследователей, как Дж. Локк,
Ж.-Ж. Руссо, Т. Джефферсон, Т. Пейн, Г. Торо, Э. Берк, Б. Констан. Идея личной
свободы в их произведениях тесно увязывалась с попытками конструирования
концепции политической демократии. Среди отечественных философов, писателей
можно назвать, прежде всего. Вл. Соловьева [1], Н. Бердяева [2], Ф.
Достоевского[3], Б. Чичерина [4].
Посвятили
проблеме свободы и многие свои труды выдающиеся западные экономисты Фридрих
Хайек («Столпы свободы», «Право, законодательство и
свобода« и др.), Милтон Фридман (»Свобода выбора»,
«Капитализм и свобода»), Джон Стюарт Милль («О свободе»),
Гарольд Домзету («Механизм свободы»), Людвиг фон Мизес
(«Либерализм», «Социализм», «Действия человека»),
Янош Корнаи («Путь к свободной экономике») и др.
Свобода
и признание права на свободу есть ценности, естественно присущие самой
природе человека, сущности человеческого общества. Стремление человека к
свободе столь же естественно, как и его потребность в пище и воде, и столь же
закономерно, как и смена дня и ночи и времени года на Земле. Философы признают,
что человек свободен изначально: со своим рождением он приобретает и
естественное право на свободу. Другое дело, каковы конкретные реальные
возможности реализации этого права в том обществе, где он появился на свет. То
есть человек зависим от внешних условий (природных, общественных), что не может
не отразиться и на степени личной свободы.
Для
личности обладание свободой социальный и духовно-нравственный императив,
критерий ее индивидуальности. Владимир Соловьев под свободой понимал, в
частности, «самостоятельность человека в его деятельности» [5].
Однако, возникает вопрос: насколько широко может распространяться эта
самостоятельная деятельность человека, или, иными словами, какими рамками
ограничивается эта личная свобода и каковы критерии установления подобных
границ? Таким образом, на первый план выдвигается проблема соотношения свободы
и необходимости. Это центральный вопрос темы свободы, и традиционно он решается
в разных учениях по-своему. В социалистическом учении (в различных трактовках
марксизма и особенно в его «советском варианте») превалирует идея
детерминизма жесткой обусловленности и предопределенности действий индивида.
Здесь «необходимость» подчиняет себе саму «свободу
человека», делая ее производной от требований и ограничений, предъявляемых
к нему со стороны общества. Человек в этих общественных условиях теряет свою
индивидуальность и самоценность, они растворяются в тотальном подчинении
«общему интересу». Человек из цели превращается в средство,
становится элементарной технической единицей единого технологического процесса
гигантских социально-политических преобразований… Это ярко было отражено в
романах-антиутопиях Джорджа Оруэлла «1984» (и в его сказке
«Ферма животных») и Евгения Замятина «Мы».
Лжепонимание
и лжеиспользование свободы идеологическая почва для ее потери на практике.
Причем это присуще не только учениям, проповедующим полное самоотречение
человека в пользу общества, но и учениям, предлагающим неограниченный
индивидуализм. Такое видение свободы присуще было Кропоткину и Бакунину и
современным приверженцам анархизма. Можно предположить, что эти идеи плохи для
нынешнего этапа и уровня развития человеческой цивилизации, однако когда-то в
будущем общество достигнет такого уровня нравственности и сознания всех
отдельных его членов, который позволит уже не вмешиваться государству
(правовому государству) во взаимоотношения их между собой, а эти отношения
будут саморегулироваться естественным путем, автоматически: уровень
самосознания и ответственности перед обществом будет настолько высок, что
реализация индивидуальной свободы для каждого не будет противоречить интересам
воплощения свободы социума. Однако, сама общественно-историческая практика пока
не дает нам (и не даст в обозримом будущем) оснований говорить о появлении
таких условий, широкая же пропаганда подобных идей и учений может оказать
дестабилизирующее воздействие на общество и тем самым еще более отдалить
наступление эпохи «царства свободы» [6], поскольку современный
уровень свободы личности может в результате этого быть временно и даже
значительно ограничен [7]. Причем, это ограничение будем в обоих случаях: и
когда государство применит «ужесточающие меры», и когда этих мер не
последует.
Действия
отдельных групп и коллективов под лозунгом полной, неограниченной
индивидуальной свободы «свободы для себя», неизбежно ограничат
свободы для других. Ведь между свободой отдельных граждан, составляющих
общество, должен быть определенный баланс, равновесие: свобода одного (одних)
не должна превышать свободу другого (других) или осуществляться в ущерб его
(их) свободе.
Итак,
свобода одного индивида (или какой-либо группы, части общества) не может быть
достигнута за счет подавления или ограничения свободы другого индивида (другой
группы или части общества). В этом еще один из важнейших нравственных
императивов личности в обладании свободой наравне с тем, что свобода есть
первое и важнейшее из естественных прав человека. Отсюда вытекает принцип
равенства, изначально равных для всех условий и возможностей для свободы, для
реализации права на свободу. В связи с этим совершенно верно утверждение о том,
что источник права свобода, но поскольку реализация свободы индивида
предполагает создание равных для всех стартовых возможностей, то важнейшее
предназначение права в реализации равенства.
В
«Критике отвлеченных начал» Вл. Соловьев заключает: «Свобода и
необходимость, таким образом, соотносительны, первая, будучи действительна лишь
через осуществление второй« [8]. И далее: »Человек есть, безусловно
сущий, самостоятельный объект для всех своих состояний… Он свободен в
свободе, и он свободен в необходимости, ибо он сам подлежит необходимости, и,
следовательно, никогда ею всецело не определяется, потому что необходимость
есть только одно из его состояний, а он больше всех своих состояний» [9].
Перекликается
с этим определением и подход Б. Чичерина к соотношению свободы и обязанностей
(как одной из важнейших сторон необходимости): «Свобода человеческая есть
свобода разумно-нравственного существа. Человек имеет права, потому что имеет
обязанности. Наоборот, он имеет обязанности, потому что имеет права: если бы он
не признавался существом свободным, имеющим права, то с него нельзя было бы
требовать исполнения обязанностей. Оба начала обусловливают друг друга»
[10]. Таков был подход к свободе и необходимости в русской философской и
правовой мысли. Каково же современное видение этой проблемы в рамках западной
либерально-демократической концепции?
Один
из крупных итальянских философов XX столетия Норберто Боббис приводит две
основные интерпретации категории «свобода»: во-первых, свобода
право человека «не быть препятствующему, не быть обязанному осуществлять
определенные действия», что предполагает наличие пространства,
резервируемого за индивидуумом, которое не может быть занято ни другими
субъектами, ни государством («отрицательная свобода»); во-вторых,
«свобода долг людей повиноваться только таким законам, в разработке
которых они сами принимали участие («положительная свобода»)»
[11].
Иными
словами, сегодня большинство исследователей свободу понимают в двух аспектах:
как политическую или в целом внешнюю, освобождающую от ограничений, налагаемых
государством, свободу от природы. Эту внешнюю свободу называют «отрицательной’
или «свободой от». И есть свобода внутренняя, позволяющая индивиду
делать что-то, «свобода для» («положительная свобода»).
Первое
толкование свободы, по мнению итальянского философа, присуще либерализму,
второе демократии. «Мы называем »либералом» того, пишет Н.
Боббио, кто стремится ко все большему расширению сферы незапрещенных
действий, тогда как «демократ», по нашему мнению, это тот, кто ставит
целью способствовать увеличению числа действий, регулируемых на основе саморегламентации»
[12].
Хотя
либерализм и демократия, представленные различными философскими течениями,
отличаются друг от друга, им, утверждает философ, свойственно и нечто общее:
они являются индивидуалистическими политическими теориями, где в качестве
субъекта выступают специфические индивидуумы, или граждане. Однако, в подходе к
самому человеку здесь нет тождества: либеральные доктрины рассматривают
проблему свободы в функции изолированного индивидуума, в то время как
демократическая теория в функции индивидуума, находящегося в коллективе.
В
то же время, говоря о «двух свободах», Боббио подчеркивает, что они
взаимно дополняют друг друга. Гражданские свободы, защищаемые либерализмом, и
политические свободы, поддерживаемые демократией, переплелись настолько, что,
когда к власти приходят авторитарные или абсолютистские режимы, эти свободы
исчезают вместе.
В
ряде западноевропейских стран возникли так называемые
либерально-демократические режимы. Главная их черта провозглашение четырех
свобод, имеющих наибольшую социальную ценность: личной свободы, свободы печати
и слова, свободы собраний, свободы ассоциаций. Эти свободы обусловливают другие
социальные ценности, например, всеобщее избирательное право, идеологический
плюрализм.
С.А.
Левицкий дает несколько иной взгляд на либерализм и демократию с позиций
социально-экономического подхода. Эмансипация личности дала, по его мнению,
либерализм как утверждение права и блага свободной конкуренции [13]. Личность
в плане экономическом стала рассматриваться как суверенная особа, обладающая
неограниченным правом частной собственности, правом заключения сделок и
договоров. Либерализм, по мнению Левицкого, является не чем иным, как проекцией
индивидуализма на социально-экономическую область. В центре мировоззрения
либерализма стоит именно личность (не общество), имеющая естественное право на
обладание своей долей мира. Идея свободной конкуренции основывается, в
частности, на предпосылке, что «всем хватит места».
Важно
подчеркнуть, что в наше время под словом «демократия» подразумевается,
в сущности, демократизированный либерализм. В тройственных лозунгах демократии
«свобода, равенство, братство» акцент решительно падает на свободу,
и гораздо меньше на «равенство» (кроме равенства перед законом).
Братство же играет здесь роль скорее лозунгового придатка. В социализме,
наоборот, ударение падает на «равенство», под свободой
подразумевается «независимость от антинародной власти», и меньше
всего свобода личности. Братство же здесь подразумевается как солидарность в
борьбе народа за свои права, а не как общечеловеческое братство.
Поскольку
был затронут вопрос о соотношении свободы и равенства, уместно привести
разделяемую автором точку зрения К.С. Гаджиева. Он утверждает о принципиальной
невозможности разрешения антиномии между свободой и равенством. «Обе эти
категории представляют собой желательные для большинства людей, но практически
недостижимые идеалы. Теоретическое допущение полной реализации идеала свободы
предполагало бы ущемление равенства и, наоборот, полная реализация идеала
равенства ущемление свободы» [14].
Нельзя
не отметить доминирующее положение, которое занимает в концепции свободы,
сформировавшейся традиционно в советской социалистической (точнее
коммунистической) идеологии, формула: «свобода есть познанная необходимость».
Несостоятельность данной формулы для многих ныне становится все более
очевидной. Во-первых, познание (знание, осознание) слабо коррелируется с
условиями, в которых протекает деятельность человека: мало знать, надо еще
иметь возможности реализовать познанное. Во-вторых, формула насаждает культ
исторической необходимости, часто идущей вразрез с интересами индивидуальной
свободы и ограничивающей последнюю (в этом отношении ее вряд ли можно назвать
прогрессивнее метафизической фаталистической формулы «Свобода внутренняя
необходимость»). В этом корни распространенного представления о якобы
природной обусловленности и ограниченности человеческой воли: индивид может
выбирать только в частностях, но даже в этом выборе он, в конечном счете, регламентируется
внешними условиями.
Имманентным
и сопутствующим свойством свободы является выбор. Это два неразрывно связанных
понятия: свобода предполагает выбор и, наоборот, выбор предусматривает наличие
свободы. Минимум свободы у индивида проявляется тогда, как представляется
автору, когда он может выбрать хотя бы между двумя простыми действиями
(поступками). Но где есть выбор есть возможность девиации, включая и
преступление, то есть выбор такого действия, которое было бы противозаконно и,
следовательно, ограничивало бы свободы других индивидов. В этом, кстати, одна
из граней противоречивости сложного явления «свобода», которое уже
само в себе содержит противоречие и зерно самоотрицания (самоуничтожения).
Однако, это противоречие позитивно снимается (разрешается), если в государстве
действуют и выполняются на это нацеленные законы, а правоохранительные органы,
соответственно, пресекают попытки совершать противоправные действия. Для
России, российского переходного общества это особенно актуально: понимание
диалектики свободы и допустимости нравственных границ выбора важно не только
для законотворящих политиков.
Поскольку
свобода связана с выбором, дна связана и с непредсказуемостью. При этом на
уровень непредсказуемости влияет не только поле выбора, но и еще, по нашему
мнению, две субъективные причины, связанные с сознанием:
1.
Одинаковые причины влекут со стороны человека неодинаковые (не идентичные)
следствия (действия), поскольку даже один и тот же человек может реагировать на
одни и те же воздействия неоднозначно. Не говоря уже о реакции разных людей на
одинаковые воздействия;
2.
Чем выше уровень развития (сознания) людей, тем выше он требует и уровня
свободы.
Когда
человек находится в начале своего пути, его поле выбора (в свободном обществе)
стремится к максимуму. По мере же старения у человека это поле сокращается и
растет степень предсказуемости. В тоталитарном обществе также велика степень
предсказуемости (она приближается к своей возможно максимальной отметке). Здесь
выбор, а значит и свобода, часто вообще отсутствуют. Вместо них, вместо
упорядоченности жизни (создаваемой для обеспечения равной свободы всех граждан)
здесь царит жесточайшая ее регламентация: людям предписывается одна программа
строго детерминированных действий.
Показательно,
что вторжение сознания человека увеличивает непредсказуемость [15]. Это
характерно не только для отдельного человека, но и для общества в целом,
общества демократического. Следовательно, чем развитее (цивилизованнее)
общество, тем выше при прочих равных условиях уровень свободы, тем выше и
непредсказуемость. Вместе с тем, это не разрушает общества, а, наоборот,
укрепляет его, ускоряя его прогресс за счет обогащения объективной реальности
(самой жизни), появления новых форм и путей развития. Естественно, что это широко
возможно не в любой формации, а на определенном историческом этапе развития
человеческой цивилизации. Эта возможность появляется как
формационно-цивилизованная черта лишь в гражданском обществе и правовом
государстве, когда в последних появляются и начинают действовать
соответствующие механизмы и принципы: верховенство закона, равенство всех перед
законом, защита прав и свобод личности и т.д.
В
условиях же современного российского общества, его переходного состояния,
следует крайне осторожно и взвешенно подходить к расширению границ свободы.
Открывая для нее все шлюзы сразу, можно получить прямо противоположный
результат в виде нарушения социального равновесия, социальных взрывов,
обвального роста социальных отклонений и патологий. Суть самого переходного периода
итак изначально содержит значительное число элементов непредсказуемости, и
усиливать их воздействие на социальные процессы за счет бездумно-наивного
радикального либерализма (типа известных заявлений: «Берите столько
суверенитета, сколько можете освоить!»…) означало бы ввергнуть общество
в стихию хаоса. Поэтому подход к расширению границ свободы, как и к организации
социального контроля в переходном обществе, должен опираться на принцип
ограниченно-управляемой непредсказуемости.
В
условиях гражданского общества и правового государства впервые уживаются и
сопутствуют друг другу одновременно и свобода и упорядоченность жизни (как
важное проявление упоминавшейся антиномии «свобода-необходимость»).
Этой упорядоченности способствует и культивируемая в гражданском обществе
мораль. Особая роль здесь принадлежит религии христианство оберегает эти
нравственные ценности (семью, частную собственность и т.п.), как уникальные
институты человеческого социума, на которых он и покоится и без которых
невозможен его прогресс [16].
Материальным
(материально-духовным) носителем свободы является личность. Следовательно, без
индивидуальной (личной) свободы не может быть и свободы для общества. При этом
уровень развития личности требует и адекватного уровня развития свободы и
соответствующего пространства свободы. Чем свободнее общество, тем свободнее
человек и тем больше оно ценит личную свободу и независимость.
Свобода
неразрывно связана с понятием «несвобода» это суть две стороны
одного противоречия, одной объективной реальности так же, как, например и в
случае рассмотрения антиномии «добро и зло». Одно без другого
немыслимо: если нет зла, теряет смысл термин «добро», если нет
несвободы теряет смысл употребление термина «свобода»… И именно
диалектическое единство этих двух сторон [17] и составляет, по мнению автора,
те объективные условия, в которых живет, развивается и действует индивид и само
общество. Вместе с тем, важно, в каких пропорциях это соотношение представлено:
сколько свободы и сколько несвободы. Важно и состояние самого общества. Если
уровень свободы больше уровня зрелости общества, то результат будет не лучше,
наверное, чем когда уровень зрелости общества, выше уровня свободы. Несложно
найти подтверждения правоты первого вывода в нашей сегодняшней
действительности.
Отмеченное
позволяет сделать вывод, имеющий для исследования проблемы свободы личности
особое значение: уровень свободы должен определяться исходя из принципа
разумной достаточности. Иными словами, уровень и пространство свободы должны в
каждый момент времени в обществе сообразовываться с уровнем
естественно-исторического развития этого общества, со способностью последнего
освоить задаваемый уровень свободы. Крайне важен этот принцип для переходного
общества, каковым является ныне российский социум. Однако его применение
оправдано лишь в случае, если на практике действительно осуществляется переход
к общественно-политическому и социально-экономическому устройству более высшего
порядка, к прогрессивным моделям общества, государства и экономики,
отличающимся высоким уровнем прав, свобод и независимости граждан. В любых иных
вариантах социальных трансформаций этот принцип может послужить лишь
оправданием узурпации власти, свертывания демократических свобод.
Если
воспользоваться одним из положений гегелевской диалектики, то антиномию
«свобода несвобода» можно представить в виде связи «конец
начало». Несвобода это начало, то есть неразвитый конец. Свобода же
это конец, то есть развитое начало. Причем, одно (несвобода) переходит в другое
(свобода) и наоборот. Поэтому нельзя категорично и жестко проводить между ними
грань, водораздел: там, где заканчивается одно, начинается другое. Правда, это
заключение будет справедливо, в основном, по отношению к демократическому
обществу. Действительно, в реальной жизни бывает сложно провести грань,
отделить, где заканчивается необходимость (например, обязанности) и начинается
свобода и наоборот.
Особый
интерес для изучения проблем обеспечения свободы и независимости личности и ее
связей с гражданским обществом не может не вызвать рассмотрение процессов
обособления, индивидуализации личности. Индивидуализация личности результат
исторического развития человечества и человека, избавления индивида от форм
личной зависимости, преодоления форм отчуждения человека. Поскольку исторически
индивидуализация и обособление происходили в процессе перехода от аграрного
общества к индустриальному, от феодализма к капиталистической формации и
соответствующего изменения отношений форм собственности, отечественное обществознание
обязано уделить этим вопросам более пристальное внимание. Тем более, если
учесть сходные задачи, стоящие сегодня перед российскими реформами.
Наряду
с индивидуализацией личности следует иметь в виду и обратную сторону процесс
ее социализации. Казалось бы, последняя по сравнению с индивидуализацией
достаточно хорошо была изучена и представлена в отечественной научной
литературе. Однако здесь нам также предстоит очищение от «идеологического
уклона» сформулированных ранее выводов и результатов научных исследований,
от возведения в абсолют концепции «общественного человека». В этом
отношении было бы полезно обратиться к концепции личности, сформулированной в
«теории социального действия» англо-американской ветвью культурной
антропологии.
В
этой концепции социализация человеческого индивида представлена как
приобретение им определенных стандартов поведения и мотивации; эти стандарты
есть своего рода система координат, в которой можно определять оптимальную
линию действий (пути и способы, привычные для социума и санкционируемые им). В
соответствии с этим мировоззрение личности оказывается как бы геометрией
социального пространства, определяющей вектор вероятного поведения индивида в
той или иной ситуации [18]. Правда, данная концепция тоже не лишена недостатков:
здесь виден одномерный подход к связи личности и общества личность выглядит
лишь персонифицированным стандартом общественных установок. Здесь социум
довлеющая доминанта, и скрытыми оказываются потребности, интересы,
направленность самой личности. Впрочем, использование этой концепции
социализации личности может быть вполне приемлемо в условиях российского
переходного общества. На это есть две основные взаимосвязанные причины:
во-первых, в переходную эпоху, пока граждане (индивиды) не освоили новые
общественные установки, социальные нормы и роли, названный одномерный подход
неизбежен. Во-вторых, в этих условиях легче наладить новую систему действенного
социального контроля, удержать социальные процессы в параметрах определенных
равновесия и устойчивости.
Естественно,
рассмотрение личности как целостности должна стать в дальнейших исследованиях
приоритетным. Вместе с тем, не стоит понимать целостность личности лишь как ее
самостоятельность [19]. В такой трактовке понимание целостности ограничивается
самой личностью, ее эндогенными свойствами. Применительно к целям настоящего
исследования представляется наиболее верным подходить к понятию
«личность» без персонификации. Нет смысла изучать каждую личность в
отдельности это задача психологии. Хотя, разумеется, учет персональных
особенностей индивида возможен и полезен для некоторых исследований частного
порядка.
Таким
образом, к категории «личность» можно подходить с двух позиций:
во-первых, как к абстракции и, во-вторых, как к конкретному, реальному
индивиду, персоне. В первом случае личность будет выражать то общее, что
присуще всем людям, то есть общечеловеческое (свойства, качества, потребности,
интересы, нравственные императивы и т. п.). Во втором то специфическое, что
присуще конкретному человеку, его индивидуальности (совокупность черт,
отличающих его от других). Социальную философию интересует именно
общечеловеческое в человеке, в частности (и особенно!), его потребность и
стремление [20] к автономии, индивидуализации, к личной свободе и независимости,
а также подход к человеческой личности как самоценности, как «мере всех
вещей и всего сущего». Именно это позволяет нащупать ту логическую связь,
что может быть раскрыта в рамках настоящего исследования.
Личность
представляет собой единое целое составляющих ее элементов: биогенных,
психогенных и социогенных. В рамках настоящего исследования наибольший интерес
обращен, разумеется, к социогенным элементам личности. Однако нет пока полной и
последовательной социологической теории социальной личности. Вместе с тем,
может представлять определенную научную ценность, например, определение
социальной личности, как комплекса устойчивых свойств индивида, влияющих на его
поведение, вырастающих на основе биологических и психических свойств и
вытекающих из влияния культуры общностей [21] . Личность [22] представляет
собой целостность устойчивых черт и свойств, присущих человеку как таковому и
характеризующих его способность к самодеятельности как индивида и как субъекта
отношений в социуме.
Под
личностью можно понимать и выражающуюся в поступках и деятельности человека его
осознанную собственную индивидуальность и самоценность (признаваемую, конечно,
и в других), его осознанное человеческое предназначение и бытие. С понятием
«личность» тесно связаны и такие понятия как «интеграция
личности« и »нормальная личность». Первое означает, что между
составными элементами личности должны отсутствовать устойчивые конфликты, хотя
и возможны некоторые противоречия. «Нормальная личность» есть,
во-первых, среднестатистическая личность, приспособившаяся и действующая в
рамках установленных социальных критериев, во-вторых, есть целостная
(интегрированная) личность, у которой все элементы функционируют в слаженной и
взаимной координации.
В
переходном обществе, в отличие от общества зрелого, «состоявшегося»,
существует своя особая специфика социализации личности и вытекающие из нее
задачи. Эта специфика обусловлена рядом обстоятельств и, прежде всего тем, что
она происходит в условиях:
ћ
быстро протекающих переходных социальных процессов;
ћ
быстрого замещения старых социальных норм новыми;
ћ
необходимости быстрого усвоения новых, альтернативных ценностей, социальных
ролей, поведенческих и мотивационных стандартов;
ћ
расширения границ свобод (политических, гражданских, экономических),
происходящего часто стихийно и слабоуправляемо со стороны государства и
общества;
ћ
доминирования на первых этапах действия неинституциональных социальных норм,
часть из которых представляет разновидности неформальных стандартов поведения
из разряда социальных отклонений;
ћ
широкого распространения девиантного поведения (вариант реформ, когда уровень
свобод выше уровня зрелости общества) и, в силу этого, легкости усвоения его
стереотипов (по принципу аналогии «другие тоже так поступают»);
ћ
резкой и глубокой дифференциации населения по уровню жизни и доходов, ведущей к
люмпенизации и маргинализации определенной его части; и др.
Постановка
задач социализации личности в этих условиях требует, кроме того, особого
подхода к ряду специфических социальных групп молодежи, лиц пенсионного
возраста, безработных и др. Подростки и молодое поколение в целом легче других
усваивают новые ценности и социальные нормы, быстрее интегрируются в систему
новых общественных отношений. Но они же могут потенциально быстрее и легче
усваивать и стереотипы отклоняющегося поведения. Для части представителей
старших возрастных групп населения в силу известных естественных свойств и
качеств личности (конформизм, консерватизм, инерционность, слабая адаптивность
к переменам и др.), наоборот, существуют большие сложности для безболезненной и
быстрой интеграции в новую систему социальных отношений и связей. Наибольшие
трудности испытывают категории лиц, утративших (либо понизивших) свой привычный
социальный статус и положение. Это относится, в первую очередь, к тем, кто стал
безработным, потерял постоянный легальный источник личных доходов. Именно
данный социальный слой, имеющий наиболее низкие показатели адаптивного усвоения
новых легитимных стандартов поведения и мотивации, становится питательной
средой для воспроизводства девиаций и правонарушений, маргинальных процессов.
Специфика
социализации личности в переходном обществе, отмеченные выше ее особенности
должны непременно быть учтены в ходе социальных преобразований при формировании
новой системы социального контроля.
Список литературы
1.
Например: «Оправдание добра. Нравственная философия» и «Критика
отвлеченных начал». См.: Соловьев В. С. Соч. в 2-х т., т. 1-М.: Мысль.
1990.
2.
Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989.
3.
«Роман »Бесы» См.: Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Л..
т.4.
4.
Чичерин Борис Николаевич (1828-1904) русский юрист, философ, историк.
Исследования, посвященные проблемам свободы и демократии, содержатся, например,
в его книге «О народном представительстве» (М., 1899).
5.
Соловьев В.С. Указ. соч., т.1. с.594.
6.
Известное марксово утверждение о броске «из царства необходимости в
царство свободы»
7.
Вспомним «Бесов» Достоевского: «начиная с безграничной свободы,
я кончаю безграничным деспотизмом» (Указ. соч., т.4, с.313).
8.
Соловьев В.С. Указ. соч. т.1, с.707.
9.
Там же. с.715.
10.
Чичерин Б.Н. Указ. соч., с.44.
11. Bobbio N. Kant e le duel liberta. En jd: Da Hobbes a Marx
Napoles. 1965. р. 147.
12. Bobbio N. Kant e le duel liberta. En jd: Da Hobbes a Marx
Napoles. 1965. р. 147.
13.
См.: Левицкий С.А. Трагедия свободы. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1958, с.29.
14.
Гаджиев К. Этика и политика // МЭМО. 1992. МЗ. С. 46.
15.
Бельгийско-американский физик Илья Пригожий (лауреат Нобелевской премии 1977
года, один из основоположников термодинамики неравновесных процессов)
доказывает, что существует «принципиальная непредсказуемость».
Думается, что это понятие даже в большой мере подходит к процессам,
происходящим в обществе, нежели к физическим процессам.
16.
У Ф. Хайека эта проблема получила свое специальное исследование (См.:
«Фатальная самонадеянность: ошибки социализма»), как и у Макса
Вебера.
17.
Вспомним закон единства и борьбы противоположностей.
18. Wallace A. Culture and Personality. N-Y., 1970; Parsons t.
Social Structure and Personality. Glencoe, 1964.
19.
Кемеров В.Е. Проблема личности: методология исследования и жизненный смысл.
М.: Политиздат, 1977. С.288, 230 и др.
20.
Которое, в свою очередь, придает особую специфику и процессам социализации
индивида!
21.
Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии М.: Прогресс, 196& С.68-69.
22.
Здесь подход к личности как к абстракции.