«Постиндустриальное общество»
тупиковая ветвь социального развития?
(критика практики тотальной гегемонии
капитала и теорий постиндустриализма)
А. В. Бузгалин
Генезис
нового типа общества в развитых странах на рубеже XX-XXI веков, называемого
сначала постиндустриальным (наиболее модный термин конца 60-х начала 80-х), а
затем информационным (с множеством разновидностей: общество профессионалов, знаний
и т.п.) стал почти общепризнанным.
Черты
этой новой реальности хорошо известны и тиражируются (в разной
последовательности и в разных формулировках) в тысячах работ. Напомним основные
из таких характеристик: превращение производства know how, и особенно
информационных технологий, в ключевой фактор прогресса (экономического
процветания, геополитической власти и т.п.); вытеснение индустрии сферой услуг;
изменение структуры производства, институциональной системы (в частности, новая
природа фирм и систем управления), поселений; превращение профессионалов и
центров их «производства» в ключевые параметры развития и т.п.
Исследования
этих новых реалий в массовом масштабе разворачиваются на Западе на протяжении
последних 30-40 лет. В нашем Отечестве они были достаточно интенсивны сначала в
60-70-е годы (в связи с поисками в области природы коммунистического труда,
свободного всестороннего развития личности, культуры, НТР), а затем в последние
годы в связи с возрождением идей славянофильства или как реакция на многочисленные
западные работы [1].
Пожалуй,
наиболее ярко доминирующая позиция современных западных исследователей отражена
в серии масштабных работ В.Иноземцева. Начиная с марксистских тезизов о будущем
обществе как лежащем «по ту сторону собственно материального
производства», пост-экономической формации и потому преодолевающем рынок,
эксплуатацию и частную собственность [2] (но «забывая» при этом хоть
сколько-нибудь подробно проанализировать роль тех авторов, на работах и лекциях
которых он вырос и откуда он собственно почерпнул эти идеи), В.Иноземцев,
заслуженно превратившийся в 30 лет в одного из ведущих российских авторитетов в
области постиндустриальных исследований, далее уходит весьма далеко от
марксизма. Ключевыми в его концепции (чем дальше тем больше) становятся не
столько названные выше тезисы (где он предложил ряд действительно творческих
гипотез, показывающих пути снятия стоимостных и эксплуататорских отношений по
мере развития творческого содержания деятельности), сколько объективистская апология
происходящих в первом мире изменений в области технологий, экономической и
социальной организации.
Поскольку,
к сожалению, большая часть наших читателей не имеет (в том числе, в силу
объективных обстоятельств) доступа к современным западным источникам, постольку
исследования В. Иноземцева (содержательные, включающие массу отсылок к
зарубежным источникам и к тому же изданные шикарно и относительно большими
тиражами) стали заслуженно популярными и тем более заслуживающими критики [3].
Ниже
автор будет обращаться преимущественно к критике в адрес зарубежных
исследователей, но при этом невольно мне придется полемизировать и с упомянутым
выше автором (во всяком случае, в той мере, в какой он некритически использует
выводы своих западных коллег). Где именно я задеваю В. Иноземцева, легко
догадается и он сам, и знакомый с этим кругом работ читатель. Я же воздержусь
от ссылок: задача науки критика в первую очередь теорий, а не теоретиков.1.
Если теория не подтверждается практикой, то тем хуже для практики (вместо
предисловия)
Прежде
чем пояснить вынесенный в заглавие подраздела известный парадокс, замечу
следующее.
Критика
теорий постиндустриального общества (но, что характерно, не практики
постиндустриального развития стран первого мира она воспринимается почти
всегда как единственно возможная), как правило, идет по двум линиям.
Первая:
масштабы распространения и, главное, роль процессов развития нового качества
социума сильно преувеличены. Бум информационных технологий, резкое возрастание
роли элиты профессионалов в жизни общества и т.п. характерны лишь для
«золотого миллиарда», но даже там радикальных, качественных изменений
в природе рыночной буржуазной экономики, гражданского общества и homo
economicus не происходит и потому основные постулаты прежней экономической,
социальной, политической и т.д. теории остаются актуальными.
Как
следствие развивается и вторая линия критики: пережив в период
«перестройки» (особенно это было характерно для
теоретиков-«горбачевцев») краткосрочную эйфорию по поводу новых импульсов
для «социализма будущего» в связи с постиндустриальными тенденциями,
критики нынешней системы слева довольно быстро впали в пессимизм, убедившись,
что на практике рост информационных технологий ведет к прямо противоположным
процессам: упрочению транснациональных корпораций и рынка в экономике, правых
в политике и идеологии.
Этот
вялый пессимизм дополнил господствующую смену настроений, когда фукуямовский
тезис о «конце истории» и всеобщей победе либерализма был вытеснен
хантингтоновским пророчеством предстоящих столкновений цивилизаций. Так
укрепился постмодернистский взгляд на рассматриваемые нами процессы: практика
показывает, что прогресс информационного общества (общества профессионалов)
есть реальность; она может дать и дает определенные преимущества определенным
«экторам» и может принести и приносит проблемы другим; она
описывается принципиально разнообразно в рамках разных парадигм, а
«метатеоретическое» определение этих процессов невозможно, да и
ненужно (что вроде бы выглядит очевидным для всякого, кто принимает методологию
постмодернизма).
В
отличие от этих подходов автор предлагает подвергнуть критике не только теорию,
но и практику протекания постиндустриальных процессов.
Напомню
(а всякое новое есть хорошо забытое старое), что теоретическая критика практики
была и остается неотъемлемой частью и мощным предвестником грядущих изменений
социальной жизни: качественные изменения социумов не происходил в истории
последних столетий от Ренессанса и Просвещения до перестройки без
предшествующего теоретико-культурного ниспровержения основ их существования как
экономически, социально, политически, нравственно регрессивных. Именно так
расценивали феодальный абсолютизм Просвещение, монархию Романовых российская
интеллигенция, «реальный социализм» диссидентство. (При этом,
однако, полезно не забывать, что не всякая теоретико-культурная критика
действительности приводила к ее позитивному изменению: благими намерениями
может быть устлана и дорога в ад [4].)
Представим
себя на месте человека с ренессансным мировоззрением, который в России XVI в.
встал бы перед задачей оценки природы и будущего существовавшего тогда в нашей
стране строя. Пожалуй, он должен был бы сказать: да, практика нашего века
показывает, что в подавляющем большинстве крупнейших держав укрепляются
монархия, сословное неравенство, а у меня на Родине еще и чудовищное
крепостничество. Тем хуже для практики: углубляющееся общественное разделение
труда, мануфактуры, интенсивное сельское хозяйство могут и должны развиваться
не так, как во Франции или Испании («1-м мире» той эпохи), служа не
производству предметов роскоши (непроизводительному, «фиктивному»
богатству позднего феодализма) и умножению служилого дворянства
(«профессионалов» той эпохи), а иным целям…
Конечно,
нам сейчас, с позиций будущего, легко судить: большинство ныне согласится с
тем, что рынок прогрессивнее натурального хозяйства, «социальное
партнерство» рабства и крепостничества, демократия и гарантии прав
человека абсолютизма и инквизиции. А 300-400 лет назад Томас Мор и Эразм
Роттердамский, Джордано Бруно и Галилео Галилей были всего лишь наивными
романтиками, подвергавшими теоретической (и, добавлю, нравственной) критике мир
объективной реальности, «доказывавшей», что власть дворянства и
диктат Церкви были, есть и будут во веки веков. Аминь.
Выдвигая
гипотезу мир (и в особенности «первый») прогрессирующими темпа
уходит с «магистральной дороги социального прогресса» и переходит на
тупиковую ветку, автор поневоле присоединяется (пока или, точнее, вновь) к
сонму романтиков, которые (опять же пока) могут лишь сформулировать (опираясь
на своих великих предшественников от К. Маркса до Ж.-П. Сартра и Э. Фромма)
критерий оного прогресса мера свободного всестороннего развития человека в
ассоциированной творческой деятельности в диалоге с природой и кратко
систематизировать некоторые аргументы в пользу своей гипотезы.
Суть
этих аргументов состоит в следующем. Постиндустриальные технологии,
доминирование творческой деятельности, новых «ресурсов»
(неограниченно-открытых для «потребления» знаний, феноменов культуры)
мотивов и ценностей (прежде всего связанных с самореализацией человека в
деятельности-общении, ростом свободного времени как времени гармоничного
развития человека) все это проявления «заката» эпохи доминирования
материального производства, общественной экономической формации.
Этот
процесс уже начался в мире, хотя и идет крайне неравномерно. Более того, он
ознаменовался новым этапом в развитии буржуазной общественной системы, который
я бы назвал глобальной гегемонией корпоративного капитала [5].
Это
именно гегемония целостная, тотальная власть капитала как единой
экономической, социальной, политической и духовной силы; это власть именно
капитала, персонифицированного прежде всего узким кругом глобальных игроков
(ТНК, МВФ, МБ, ВТО и т.д.), сращенных с национально-государственными элитами
стран «большой семерки» (прежде всего США), и это власть капитала,
охватывающая весь мир.
Ее
слагаемые в принципе хорошо известны.
Глобальная
власть капитала предполагает, во-первых, тотальный, проникающий во все поры
жизни человека, рынок. Причем это не рынок свободно конкурирующих
атомизированных предприятий, а тотальный рынок как пространство борьбы
гигантских сетей, центрами которых являются ТНК. Мы все работники, потребители,
жители становимся полурабами этих борющихся между собой пауков и их паутин,
превращаясь в клиентов «Макдональдсов», «поколение пепси» и
в целом в мещан-потребителей.
Во-вторых,
гегемония капитала ныне это преимущественно власть виртуального фиктивного
финансового капитала , «живущего» в компьютерных сетях. В мире
образовался виртуальный, «черный ящик», состоящий из гигантских (в
сотни миллиардов долларов) финансовых пузырей, надувшихся за счет как
спекуляций в 1-м мире, так и долгов, «асфальтирования» и т.п. форм
финансового подавления стран 2-го и 3-го миров.
В-третьих,
глобальная гегемония капитала ныне предполагает не просто подчинение наемных
рабочих через куплю-продажу рабочей силы, но и целостное подчинение личности
работника. Творческий потенциал, талант, образование вся жизнь
человека-профессионала присваивается современной корпорацией в 1-м мире;
полукрепостнические методы эксплуатации, запирающие работников в гетто
отсталости, все более распространяются не только в 3-м, но и во 2-м мирах.
В-четвертых,
общеизвестна система методов монополизации 1-м миром ключевых ресурсов развития
know how, высококачественной рабочей силы и т.п. при поглощении подавляющей
части природных ресурсов и экспорте грязных технологий, социальной «грязи»
в 3-й и 2-й миры.
В-пятых,
это глобальное политическое и идеологическое манипулирование, информационное и
культурное давление.
Таков
очень краткий перечень основных каналов тотальной гегемонии корпоративного
капитала.
После
этого затянувшегося предисловия позволю себе сформулировать гипотезы,
указывающие лишь три основных направления критики практики развития
noстиндустриальных тенденций в странах «золотого миллиарда »,
частично воспользовавшись для этого переработанными фрагментами из моей книги
«По ту сторону царства необходимости»(М.,1998).
2. Тупики царства необходимости
Гипотеза
1: перепроизводство фиктивных благ выступает как субститут развития креатосферы
Многочисленны
данные и факты, свидетельствующие о перемещении центра тяжести в сфере
занятости из индустрии в область сервиса, а в деловой активности из
материального производства в сферы финансовых и иных трансакций общеизвестны.
Несколько менее, но все же достаточно широко распространена идея yгрозы
глобального кризиса «финансовых пузырей» (Парето) как
гиперреализованного фантома (наподобие угрозы применения оружия массового
уничтожения). Не менее известно и то, что это разбухание фиктивного финансового
капитала сопряжено и с ростом искусственно раздутой рекламы и переразвитой
торговли (ориентированных не на обслуживание, а на подчинение потребителя и
подталкивающих его к росту престижного и в этом смысле тоже фиктивного
потребления), бюрократического (т.е. работающего прежде всего на
воспроизводство «бюро» аппарата) управления всех уровней, массовой
культуры (не развивающей, но разрушающей творческий потенциал человека) и т.п.
Обобщая
эти процессы, мы можем сказать: в мире образовался и растет превратный
(фиктивный) сектор сфера, где не создаются ни утилитарные материальные, ни
культурные ценности, где преимущественно производятся и воспроизводятся
фиктивные блага, предназначение которых обслуживание трансакций,
трансформаций одних превращенных форм в другие. Именно этот сектор поглощает
огромные, высвобожденные прогрессом материального производства в конце ХХ в.
ресурсы.
Здесь
происходит как бы «удвоение превращения»: центром общественных
связей, центром притяжения ресурсов, получения доходов и т.д. становится даже
не материальное производство в форме рынка, но деятельность по обслуживанию и
опосредованию собственно рыночных отношений (точнее, трансакций) между
различными институтами.
Между
производством, носящим материальный характер, и утилитарным потреблением встает
огромный опосредующий их жизнь массив фиктивного капитала, бюрократизма, массовой
культуры и т.п. Деятельность в этой сфере как наиболее престижная, наиболее
активно растущая в нынешней общественной системе, не может не притягивать к
себе наиболее творческих, способных, обладающих новаторским потенциалом людей.
Соответственно, именно она становится важнейшей сферой приложения новейших
технологий (прежде всего информационных), здесь сосредоточивается основной
творческий и новаторский потенциал человечества [6].
Мир
в целом оказывается лицом к лицу с известным парадоксом: растущий объем
производства материальных благ (причем растущий все более благодаря
«человеческому капиталу») оборачивается не столько социальным
прогрессом, сколько разбуханием превратного сектора. Наряду с этим идут и
процессы нелинейного, но в целом прогрессирующего, нарастания социальной
поляризации вкупе с обострением глобальных проблем (о последних ниже), а что
касается роста социальной поляризации, то он происходит не только в глобальном
масштабе, но и в первом мире, где в последнее время обозначилась тенденция
выделения «корпоративной номенклатуры» элиты
«профессионалов», что в перспективе приведет к превращению
глобального мира в общество «одной десятой».
Это
производство и перераспределение фиктивных благ (социальных фантомов, которые
могут быть с философской точки зрения квалифицированны как превращенные формы
отчужденного труда и социальных отношений).
Вот
почему ключевой проблемой прогресса человеческого сообщества (а критерий этого
прогресса мы выше уже сформулировали) в XXI в. становится освобождение творческой
деятельности от форм, которые ей навязываются в превратном секторе,
выдавливание этого сектора и использование высвобождаемых ресурсов для
прогресса креатосферы мира культуры, общедоступной творческой деятельности и,
соответственно, сфер, в которых создаются культурные ценности, идет процесс
формирования, воспитания, обучения и развития человека как свободной,
всесторонне развивающейся личности.
Такой
взгляд на структурные изменения в общественной жизни позволяет показать, что
развитие постиндустриальных тенденций в условиях современного корпоративного
капитализма происходит в превращенных формах. Наиболее типичным для обозначения
этих изменений является использование таких понятий, как «общество
услуг«, »информационное» (или, преимущественно в 60-70-е
годы,«постиндустриальное») общество.
Во
всех случаях использования этих названий фиксируются действительные, реальные,
объективные тенденции вытеснения индустриальных технологий и, шире,
материального производства. При этом, однако, некритически, позитивистски
отражается процесс создания субститутов, которые как бы «переносят»
превращенные формы мира экономической необходимости (эти формы были названы
выше) в то свободное пространство, которое могло бы быть занято креатосферой.
В
связи с анализом превращенных форм структурных сдвигов, порождаемых генезисом
царства свободы, особо важно прокомментировать уже упоминавшуюся теорию
«общества услуг». Она как раз фиксирует активное и все убыстряющееся
развитие субститутов креатосферы в сфере услуг, куда включаются все те отрасли,
где не создается материальный продукт и не обеспечивается свободное
всестороннее развитие человека, т.е. прежде всего именно отрасли превратного
сектора. В то же время в сферу услуг включается и обслуживание
жизнедеятельности человека (сюда входит, с одной стороны, удовлетворение
искусственно создаваемых утилитарных потребностей, а с другой- часть
креатосферы: медицина, образование, наука, рекреация человека и природы, т.е.
особая часть сферы услуг, которая выходит за пределы ее превращенных форм) и
т.д.
Концепция
«общества услуг» может быть в целом охарактеризована как отражение
процесса замещения своего рода «свободного места» (которое
образовалось вследствие резкого сокращения в развитых странах материального
производства) «превратным» сектором, лишь частично обеспечивая
развитие Человека, да и то преимущественно в отчужденных формах [7].
Если
представить данную теоретическую модель в форме соответствующей таблицы
(которую мы здесь не будем приводить [8]), то это дает возможность показать
(доказательством модель, естественно, служить не может), что за понятиями
«сфера услуг» и «материальное производство» скрывается
крайне неоднородная совокупность сфер. Если в качестве критерия прогрессивности
структуры общественной деятельности принять меру продвижения от материального
производства к креатосфере, да еще и с учетом формирования такой превращенной
формы этого процесса как «превратный» (фиктивный) сектор, то весьма
сомнительными окажутся многие принятые ныне тезисы.
Во-вторых,
окажется, что критерий «постиндустриальности» как неявно применяемая
мера развитости обществ (в частности, один из критериев «отрыва»
первого мира от остальных) по меньшей мере недостаточен, ибо не учитывает
такого важнейшего параметра, как сфера (а значит- мотивы, цели и социальные,
экологические, гуманитарные результаты) использования этих технологий.
Во-вторых,
по существу неправомерным окажется типичное для многих авторов сближение (а то
и прямое отождествление) постиндустриального сектора и сферы услуг. Последняя включает
огромный пласт доиндустриальных и индустриальных видов деятельности. Кроме
того, нельзя забывать и о том, что в отраслях материального производства
(промышленность, транспорт и т.п.) ныне весьма развиты постиндустриальные
технологии.
В-третьих,
наиболее важными с точки зрения прогресса (экономического, социального,
гуманитарного) окажутся не те отрасли, где максимально используются
информационные и иные высокие технологии, а те, где в наибольшей степени
обеспечивается простор для ростков креатосферы (названные два критерия лишь
частично совпадают), а не «превратного» сектора, т.е. общедоступного
образования и воспитания (прежде всего в детских садах и школах),
здравоохранения, подлинных науки и культуры, а не финансовых спекуляций, маркетинга,
массовой культуры и бюрократического управления.
Перечень
следствий несложно продолжить, но главное для нас сейчас в том, что все они
обусловлены не группировкой, примененной в таблице (которая, еще раз повторю,
служит всего лишь иллюстрацией), а обосновывавшейся выше гипотезой. Она же,
напомню, показывает, что именно креатосфера, а не сонм многократно
упоминавшихся выше превращенных форм, есть прогрессивный наследник развития
материального производства [9].
В
свою очередь превращение креатосферы в социальную основу прогресса обусловит
(1) качественные изменения в самом материальном производстве, сделав его
«слугой» мира сотворчества; (2) превращение пространства и времени
формирования творческого потенциала личности и создания культурных ценностей в основные
сферы жизнедеятельности всех членов общества ; (3) развертывание социального
творчества как общедоступной (всеобщей) общественной формы развития
креатосферы; (4) выдавливание «превратного» сектора и выход из тупика
«общества услуг».
В
заключение этого подраздела подчеркну: рождение креатосферы, вытеснение
собственно материального производства это процессы, которые только начались в
современном мире. Мы отслеживаем лишь первые шаги, которые неизбежно связаны с
появлением достаточно уродливых, иногда мутантных форм, и сегодня мы можем лишь
с большим трудом продираться через эти довольно уродливые обличия новых
феноменов, их превращенные формы, пытаясь вычленить их зародыш, понять их
действительное существо.
Более
того, рождение креатосферы происходит сейчас крайне неравномерно, и мы можем
фиксировать в ряде случаев лишь необходимость ее появления.
Но
в любом случае существенно, что сегодня без изменения парадигмы общественного
развития и практического акцента на этих качественно новых сферах невозможно
решение целого ряда глобальных проблем прогресса культуры (Человека и природы)
как основы повышения производительности материального производства. В
частности, невозможно решение проблем выхода на пути приоритетного развития
массовой творческой деятельности в странах второго и третьего мира [10].
Итак,
господствующая ныне модель постиндустриального развития, использующая
высвобожденные высокими технологиями ресурсы для разбухания превратного
сектора, генерирует собственные пределы, обостряя глобальные проблемы (об этом
ниже), отчуждая большинство от возможности участия в сотворчестве (и тем самым
лишая себя ключевых ресурсов прогресса постиндустриального мира) и создавая (в
лице материально и культурно деградирующего большинства) предел собственному
развитию.
Те
теории постиндустриального (информационного etc.) общества, что лишь
констатируют эти процессы, не ставя даже вопрос о возможности и необходимости
альтернативы, по сути, оказываются не чем иным, как апологетикой той
господствующей социальной силы (а что это, как не глобальный капитал?),которая
обеспечивает именно такую модель. И в этом нет ничего нового: объективизм,
деградирующий в некритичность и безальтернативность, всегда оборачивается
апологетикой, в чем мы не раз убеждались и на собственном опыте опыте «mainstream»
советского обществознания.
* * *
Социально-экономическая
тупиковость нынешней общественной модели утилизации прогресса, приведшего к
возможности скачка «по ту сторону собственно материального
производства», могла бы (и должна была бы) быть дополнена
социально-политической. Но здесь автор оставляет поле для своих коллег, уже
показавших парадоксальную ситуацию, когда субститутом развития демократии (т.е.
буквально народовластия) в последние десятилетия стал прогресс политических
технологий, т.е. механизмов манипулирования, трансформации человека из субъекта
деятельности, принятия решений в пассивный объект, винтик технологического
процесса [11].
Мне
бы хотелось обратить внимание на социокультурную сторону проблемы.
Гипотеза
2: экспансия массовой культуры и «общества профессионалов» выступает
как субститут свободного гармоничного развития личности
Начну,
как всегда, с парадокса. Последние десятилетия уходящего века
продемонстрировали взаимоусугубление двух процессов: роста профессиональной
(технологической) сложности создания «культурных проектов» и
деградации их человеческого смысла и ценности. Типичный пример индустрия
видеоклипов (я уже не говорю о рекламе), когда сотни тысяч долларов и несколько
десятков (сотен?) человеко-дней труда настоящих профессионалов затрачивается на
то, чтобы создать очередную порцию «шоу-гашиша».
Дело,
конечно же, не в видеоклипах и т.п. Дело в широко известном феномене, который
на философском языке может быть выражен так: мир, наконец-то обретающий
материальные возможности включения большинства (в перспективе -всех) в
пространство и время подлинной культуры, со-творчества во всем его многообразии
(от воспитателя детсада до академика), движется в тупик культурно-творческой
деградации большинства и профессиональной специализации меньшинства.
Социокультурная поляризация (при творчески-гуманистической деградации обоих
полюсов) становится продуктом и импульсом нынешней модели социального развития.
Постиндустриальный
мир высоких технологий выбирает дорогу, все более ведущую в сторону от
гуманистического идеала открытого общедоступного диалога полифонирования
личностей-субъектов(М. Бахтин) и все более вступает на путь манипулирования
объектами массовой культуры при помощи технологов-профессионалов. (При этом
последние также оказываются способны лишь к технологической кооперации, но не к
диалогу со-творцов.)
Прежде
чем раскрыть этот тезис, поясним понятие творчества (автор в данном случае
продолжает традицию Г. Батищева, М. Бахтина, В. Библера, Э. Ильенкова). Будучи
диалогом, субъект-субъектным отношением, оно не может не быть и процессом
саморазвития и самореализации его участников. Диалектическое, противоречивое
единство творчества как процесса деятельности, создающего предметный мир
культуры, и субъект-субъектного отношения, диалога, в котором осуществляется
саморазвитие личности, составляет сущность творческой деятельности-отношения
[12].
В
этом смысле мы можем сказать: движение к обществу, лежащему «по ту
сторону» общественной экономической формации (царству свободы), знаменуется
переходом к доминированию творческого содержания деятельности в отличие от
репродуктивного труда.
Отчасти
аналогией такой трансформации может быть переход, который в свое время
совершался от аграрного труда к индустриальному. Хорошо известно, что вплоть до
конца XIX в. на большей части земного шара доминирующим был аграрный труд
(преимущественно ручной, подчиненный биологическому природному циклу и
зависящий, главным образом, от внешних природных параметров). Индустриализация
привела к тому, что сегодня в развитых странах лишь 3% населения занято
собственно аграрной деятельностью, да и сама она во многом носит индустриальный
характер, осуществляется при помощи машин, а ее зависимость от природных,
биологических параметров существенно снижена. Именно в результате резкого
сокращения аграрного труда и развития индустрии развитые страны смогли решить
проблему устойчивого и достаточного производства сельскохозяйственных
продуктов.
Используя
эту параллель, можно предположить, что именно прогресс творческой деятельности
по созиданию культурных ценностей позволит решить проблему оптимального
(достаточного для удовлетворения рациональных утилитарных потребностей)
производства материальных благ.
Здесь,
на мой взгляд, уместна аналогия между «производством» творческой
личности как главным «средством производства» креатосферы и прогресса
постиндустриального общества, с одной стороны, и производством средств
производства как главным фактором прогресса индустриального общества. В
последнем, напомним, именно увеличение индустриального потенциала является
главным технико-производственным орудием роста общественного богатства.
Тем
самым образование и воспитание становятся своего рода «первым
подразделением» общественной деятельности в рамках мира культуры.
Последние
при этом должны быть не отраслями производства знающего специалиста,
формирования рабочей силы для той или иной репродуктивной деятельности, пусть
даже высокой квалификации. Образование и воспитание станут «первым
подразделением» креатосферы в той мере, в какой обеспечат формирование
человека, обладающего творческими способностями. Они должны содействовать
формированию человека, способного увидеть проблемы, противоречия этого мира ,
способного распредметить его, способного найти новые комбинации известных
элементов и своей деятельностью создать недостающие элементы для того, чтобы
инсайт, творческое озарение породило новую культурную деятельность [13].
Соответственно,
деятельность по созиданию предметного мира культуры, будь то активность
инженера, ученого или художника, становится своего рода аналогом «второго
подразделения», созданием непосредственных предметов, которые не
потребляются, а распредмечиваются в культурном диалоге.
Спецификой
творческой деятельности, однако, является не столько разделенность, сколько синкретичная
сращенность, слитность этих двух «подразделений», ибо, как уже
говорилось, творчество есть деятельность, в которой одновременно развивается ее
субъект и создается культурная ценность. Эта двойственность есть атрибут
творческой деятельности.
Коротко
раскрытая выше позиция автора, очевидно, существенно отлична от господствующих
ныне представлений о творческой деятельности. Подобно тому, как превращенной
формой культурных ценностей стало производство, распространение и использование
информации-товара, так и превращенными формами творческой деятельности стали
«производство» профессионалов и развитие информационных (прежде всего
компьютерных) технологий, как главных средств жизнедеятельности такого
общества. Но и то, и другое всего лишь превращенные формы, характерные для
современного мира: сохраняющееся господство материального производства,
отчуждение пытаются «перевести» творческую деятельность и ее
компоненты в плоскость традиционного производства материальных благ и
потребления.
Такой
подход позволяет интерпретировать и теории «общества профессионалов»,
«революции знаний» и т.п. как характеристики примерно одного и того
же процесса: во всех этих случаях речь идет о том, что информация и
профессионализм стали своего рода субститутами мира культуры и творческого
потенциала человека.
Это
«переворачивание» не случайно: информация и информационные технологии
(в отличие от культурных ценностей) могут быть использованы в процессе
материального производства и утилитарного потребления (и, соответственно, стать
объектом частной собственности, купли-продажи и т.п.). Соответственно,
«революция знаний» и т.п. становятся подходящими «именами»
для превращенных социально-экономических форм, механизмов утилизации растущего
творческого потенциала человечества, используемого преимущественно для
прогресса материального производства. На самом деле в современном мире они
подчинены еще более далекой от креатосферы цели прогрессу капитала, поскольку
ныне для всего этого необходимы утилизация знаний, рост профессионализма,
постоянное повышение производительности труда.
Тем
самым формирование профессионала, его деятельность, потребление им массовой
культуры или узко профессиональных знаний становятся слагаемыми единого
процесса функционирования псевдокультуры, псевдовоспитания и псевдообучения,
точнее культуры, воспитания и обучения в превращенных формах, характерных для
современного информационного общества или общества профессионалов.
При
этом было бы по меньшей мере неточным лишь критически воспринимать прогресс
профессионализма. В той мере, в какой сохраняется разделение труда и, уже,
господство корпоративных (прежде всего капиталистических) структур, в этой
мере именно деятельность профессионалов была и остается основой стабильности и
прогресса материального производства. Весь вопрос, однако, в том, сколь
прогрессивны и перспективны разделение труда и другие атрибуты современного
мира отчуждения, равно как и сам этот мир в целом.
Итак,
нынешняя модель эволюции культуры (понимаемой в данном случае как сфера
человеческой жизнедеятельности, включающая образование, науку, искусство и
т.п.), являясь реакцией на действительно объективную тенденцию «скачка по
ту сторону материального производства», порождает результат, прямо
противоположный свободному, гармоничному развитию личности в процессе
деятельности, сотворчества, т.е. тому, что в теориях
Маркса-Сартра-Фромма-Ильенкова принято было считать вектором прогресса.
Нынешняя модель порождает нечто качественно отличное от этого вектора рост
разделения труда, обостряющийся профессионализм меньшинства (а вместе с тем
кастовую замкнутость этого слоя) при культурно-творческой деградации
большинства. И именно эту тенденцию «элитизма» при деградации и
«элиты», и «масс» большинство теоретиков общества профессионалов
некритически (я бы сказал и жестче апологетически) не просто констатируют, но
и подспудно одобряют, несомненно проча себе место в среде новой
«элиты».
* * *
Развертывание
тупиковых (как я постарался кратко показать выше) тенденций утилизации
достижений постиндустриальных технологий в материальном и духовном
производстве, порожденных гегемонией корпоративного капитала, резюмируется, в
конечном итоге, в совокупности глобальных проблем (угроз).
Гипотеза
3: система глобальных угроз человечеству является свидетельством тупиковости
существующей модели постиндустриального развития
Предложенная
выше гипотеза «заката» общественной экономической формации позволяет
сформулировать простейшее представление о сущности глобальных проблем: они
являются отражением системных противоречий «царства необходимости»,
обостряющихся в период подрыва его собственных основ, когда доминирование
материального производства и отчужденных социально-экономических форм
последнего становится тормозом общественного прогресса. Человечество подошло
вплотную к необходимости свободного гармоничного развития человека в диалоге с
природой, но не может реализовать этот социально-экологический императив
вследствие сохраняющихся отношений глобальной гегемонии капитала.
Эта
гипотеза позволяет нащупать и некий принцип систематизации того, что принято
называть глобальными проблемами. На основе сказанного в предшествующих частях
исходным принципом такой систематизации может стать структура «царства
необходимости» на этапе его самоотрицания этапе тотальной гегемонии
корпоративного капитала ,
Этот
подход позволяет выделить три уровня глобальных проблем:
материально-технический
уровень,связанный с трансформацией материального производства и угрозой
развитию человека и природы;
уровень
социально-экономических отношений,где нарастание отчуждения становится угрозой
социуму;
уровень
качественных изменений в духовной жизни, где формируются мощные препятствия на
пути возникновения креатосферы.
На
первом уровне господствующие ныне виды индустриальных и зарождающиеся
превращенные формы постиндустриальных технологий порождают угрозы двум
фундаментальным основам существования Земли как ноосферы природе и человеку.
Это угрозы техногенных планетарных катастроф, разрушения биосферы и истощения
ресурсов, а также дегуманизации и перенаселения, и они утверждают негативным
образом глобальное единство человеческого сообщества.
Порожденная
«поздним» капитализмом траектория генезиса постиндустриальных,
информационных технологий оказалась антиприродной, ведущей, как мы показали
выше, к прогрессу превратного сектора, поглощающего еще больше, чем
индустриальное производство, природных и человеческих ресурсов и не
производящего ничего, кроме гигантской (превосходящей в денежном исчислении все
материальное производство) паразитической посреднической сферы (финансовый
рынок) или механизмов разрушения жизни в прямых (ВПК) или косвенных (массовая
культура) формах.
Антигуманность
нынешнего типа материального производства состоит в том, что и господствующие
технологии внутри материального производства, и превратные формы развития
тенденций, лежащих «по ту сторону» материального производства (в
частности прогресс массовой культуры, узкого профессионализма и т.п., а не
креатосферы), порождают иррациональные формы развития человека. Среда не-отчужденного
общения вытесняется, с одной стороны, разъединяющими человека индустриальными
технологиями, с другой стороны превращенными формами развития
постиндустриальных технологических систем.
Кроме
того, в странах третьего мира развитие примитивных индустриальных технологий
(позволяющих несколько сократить уровень детской смертности, смертности от
голода и болезней и т.п.) при господстве варварских форм гегемонии капитала и
сохранении добуржуазных форм отчуждения (не позволяющих перейти к сознательно
регулируемому гражданами воспроизводству населения) приводит к
неконтролируемому росту населения. Последний, в свою очередь, вызывает целую
систему более частных по содержанию, но общепланетарных по охвату проблем:
общей
деградации человечества вследствие его численного роста за счет наиболее
отсталых социально-этнических групп;
обострения
геополитических конфликтов вследствие перенаселения в странах третьего мира и
неконтролируемой миграции;
новых
импульсов проблемы истощения ресурсов и т.п.
Второй
социально-экономический уровень глобальных проблем, порождаемых
«закатом», самоотрицанием системы материальных социальных отношений,
основанных на отчуждении, может быть выделен, исходя из сформулированной выше
гипотезы: во второй половине XX в. сложилась всемирная гегемония корпоративного
капитала. Она является продуктом глобальных производительных сил, выражает в
антагонистической социально-экономической форме материальную, объективную
необходимость действительного единства и интеграции, конкретной всеобщности
человечества. Между темвсемирная гегемония корпоративного капитала порождает
асоциальную модель эволюции, ибо (1) приводит к стихийности протекания
глобальных процессов, отсутствию субъекта, способного целенаправленно разрешить
глобальные проблемы; (2) тормозит генезис креатосферы, используя ресурсы для
роста в узких рамках превратного сектора и (3) порождает «гетто
отсталости» и общество потребления, что составляет важнейшие глобальные
социально-экономические проблемы, человечества.
Тем
самым, во-первых,складывается парадоксальная ситуация, когда ни корпоративный
капитал и его номенклатура, ни превращаемые им в мещан-конформистов работники,
потребители, клиенты не могут решить задачи преодоления той сложной системы
отчуждения,которая порождена самими этими силами, не могут стать субъектом
решения глобальных проблем.
Следовательно,
глобальной угрозой человечеству становится противодействие со стороны капитала
формированию единой планетарной силы, способной противостоять нарастанию
отчуждения.
Во-вторых,
в отношениях соединения работника со средствами производства система тотального
подчинения труда капиталу приводит к тому, что в обществе не складывается в
массовых масштабах работник, способный к неотчужденному творческому труду.
Подчеркну именно в массовых масштабах и в неотчужденном виде; о наличии
весьма ограниченных по масштабам тенденций развития превращенных форм процесса
генезиса такого типа работников «профессионалов»- уже говорилось.
Говорилось и о «вымывании» на периферию, в «низы»
социально-экономической жизни работников массовых творческих профессии-учителя,
воспитатели и т.п., хотя именно они (исходя из законов генезиса креатосферы)
должны составлять главную силу прогресса человечества в III тысячелетии, должны
были бы быть подняты «на недосягаемую высоту» [14].
В-третьих,
гегемония корпоративного капитала порождает сложное противоречие
воспроизводства социально-экономических отношений капитала эпохи
«заката» экономической общественной формации (оно тесно переплетено с
социопространственным процессом глобализации, описанным выше).
На
одном полюсе этого глобального противоречия воспроизводства
социопространственные и социовременные анклавы, являющиеся «родиной»
корпоративного капитала и развивающиеся по специфическим законам
функционирования субъектов гегемонии. Именно эти анклавы (а к ним относятся не
все жители, не все институты развитых стран и не во все периоды их эволюции)
потребляют непропорционально большое количество природных и
интеллектуально-творческих ресурсов человечества и монополизируют достижения
прогресса. Они же оказываются родиной наиболее мощных институтов насилия, а
также концентрируют в своих руках и монополизируют информацию и массовую
культуру, становясь центрами информационного империализма, устойчивого
идеолого-политического контроля и воздействия на человечество.
Другой
полюс описываемого выше противоречия «периферия» корпоративного
капитала, те анклавы социального пространства и времени, которые сосредоточены
сейчас главным образом в развивающихся странах и, отчасти, в странах бывшей
«мировой социалистической системы», а также в многочисленных анклавах
нищеты в развитых странах (особенно в мегаполисах). Здесь концентрируются и
воспроизводятся прямо противоположные экономические и социальные качества.
В
этих социопространственных и социовременных «болотах» консервируются
и расширенно воспроизводятся все основные факторы отсталости: (1) старые,
грязные технологии; (2) низкий уровень образования и отсутствие стимулов к его
получению у широких слоев населения, «запирающие» эти социумы в
болоте отсталости; (3) господство наиболее патриархальных и консервативных
социально-экономических, политических и культурных форм (которые, с одной
стороны, порождаются первыми двумя факторами, а с другой воспроизводят их);
(4) как следствие и причина воспроизводства факторов (1)-(3) эти
«болота» превращаются в «гетто нищеты», как материальной,
так и культурной (одной из наиболее чудовищных характеристик этих гетто
является глобальная проблема бедности), а также (5) разрушающей природу
«грязи».
Так
складывается сложное, глобальное противоречие не просто между центром и
периферией, но между «родиной» и «периферией» гегемонии
корпоративного капитала , наследующее противоречия колониализма и
неоколониализма и поднимающее их на новую ступень. Так развертывается
антагонизм мира, утилизирующего в превращенных формах достижения
позднеиндустриального и возникающего постиндустриального общества, и мира,
обреченного быть своего рода «гетто» технологической,
социально-экономической и т.п. «грязи» капитализма [15]. (Существенно
при этом, подчеркну еще раз, что оба эти мира не совпадают с географическими
границами развитых и развивающихся стран: в первых есть анклавы
«грязи», во вторых -второсортная «номенклатура»
корпоративного капитала.)
Третий
социокультурный уровень глобальных проблем, порождаемых закатом духовного
производства, связан с развитием человечества по антикультурной траектории, по
пути торможения прогресса креатосферы, причем именно в тот момент, когда
возникли материальная возможность и необходимость превращения последней в
основную сферу прогресса человечества.
Во-первых,
это глобальная проблема общей декультуризации социума, связанная с развитием (и
даже ренессансом) превращенных форм креатосферы, распространяющихся и в
искусстве (массовая культура), и в образовании (ориентация на формирование,
элиты «профессионалов» и массы частичных работников для универсамов,
Макдональдсов и сборочных конвейеров), и в науке (все более позитивистской,
направленной на развитие превратного сектора). При этом параллельно деградации
подлинной культуры развертывается процесс технологической усложненности
материальных носителей псевдо- (масс-) культурных феноменов (типичный пример,
упоминавшийся выше сложные технологически и дорогостоящие видеоклипы с
дебильными песенками).
Во-вторых,
это уже отмеченное отчуждение большей части человечества от возможностей
использования даже превращенных форм развития креатосферы вследствие глобальной
монополизации информации, образования и духовного производства со стороны mass
media,идеологических структур и т.п. стран, являющихся «родиной»
транснациональных корпораций, что и порождает информационный, культурный и
идеологический империализм. Причем в данном случае духовное производство
оказывается не просто подчинено интересам элит развитых стран. Оно оказывается
прямым порождением гегемонии корпоративного капитала (со всеми последствиями,
которые были выше сформулированы).
Наконец,
в-третьих, глобальной проблемой в этой сфере становится развивающееся
подавление личности человека как социокультурного феномена вследствие названных
первых двух тенденций. Личность (в потенциале личность человека-творца,
ориентированного на развитие культурных ценностей) превращают в функцию
специалиста и клиента, подчиненного стандартам «общества потребления»,
массовой культуры и корпоративной идеологии. Такой человек теряет свой
творческий потенциал даже в том случае, когда он обладает высоким
образовательным уровнем (выше уже говорилось об индивиде как винтике
«глобального человейника» в социально-экономическом плане; очевидно,
что есть и социокультурный аспект власти этого «человейника ») [16].
В
странах же второго и третьего миров, т.е. странах, где проживает большая часть
человечества, происходят еще более опасные процессы: сюда, к нам вываливаются
отбросы массовой культуры, окончательно замыкая нас в культурном
«гетто».
* * *
Такова
система глобальных проблем-угроз природе, человеку, обществу, культуре,
порождаемая закатом экономической формации в условиях генезиса
постиндустриального общества. Специально оговорюсь: выше были сформулированы
именно угрозы, глобальные проблемы, и это односторонняя характеристика
современной действительности, ведь в ней, кроме этих угроз, существуют и
потенциальная возможность их преодоления (о чем шла речь выше), и силы,
способствующие превращению этой потенции в реальность.
3. Час Быка
В
контексте сказанного не будет слишком оригинальным вывод: в истории
человечества постоянно присутствует оппозиция мира (социального пространства и
времени) отчуждения и мира свободного гармоничного развития Человека. Первое
-общественная атмосфера, адекватная для «царства экономической
необходимости« (»предыстории«, »экономической
формации«). Второе рождающиеся предпосылки, элементы, ростки »царства
свободы», креатосферы.
Первая
(«теневая») сторона была и остается господствующей на протяжении всех
предшествующих эпох развития человечества. Вторая («солнечная»)
присутствует как нелинейно пробивающаяся оппозиция. Используя образы известного
мыслителя и писателя-фантаста И. Ефремова, можно сказать, что человечество ныне
переживает «Час Быка» тягостное предрассветное время. Изменение
названной пропорции, переход к доминированию не отчужденной (свободной)
общественной деятельности (и, соответственно, развитию человека) станет свидетельством
рассвета новой эпохи общественного развития царства свободы системы
отношений ассоциированного социального творчества, расцветающих на базе
приоритетного развития креатосферы.
Именно
в этом направлении могло бы идти человечество, реализуя уже имеющийся потенциал
высоких технологий, образования, науки и культуры, но в реальности оно движется
(вследствие глобальной гегемонии корпоративного капитала) по совсем иной
траектории. При этом следует особо подчеркнуть, что мера
отчуждения/освобождения изменяется в историческом времени нелинейно, завися,
во-первых, от господствующих в данный период в данном обществе социальных форм
отчуждения (способа производства, политической и идеологической систем) и силы
противодействия им (социального творчества), рождая такие феномены как реакция
и застой или рефоры и революции, и, во-вторых, от меры развития креатосферы,
т.е. культурно-творческих основ освобождения (поясняя и огрубляя последнюю
тезу, замечу: бороться за освобождение тем труднее, чем выше культурная деградация,
отупение -сытое ли, голодное ли и мракобесие в стране).
Названная
оппозиция «тьмы» и «света» предполагает и противоречивое
взаимодействие «превратного сектора» (а он был характерен для всех
обществ предыстории, проявляя себя до капитализма то ли как строительство
пирамид, то ли как перепроизводство предметов роскоши) и креатосферы как двух
способов использования высвобождаемого от материального производства
прибавочного труда (норма развития этого сектора, как правило, бывает особенно
высока на стадии заката тех или иных социумов).
При
этом каждая особенная творческая деятельность (ученого, художника, педагога),
ее субъект и предметный результат могут принадлежать (и, как правило,
принадлежат в определенной мере одновременно) и «солнечной» (креатосфере)
и «теневой» (миру отчуждения) сторонам жизни. И если в первом случае
творец развивает культуру, материальные основы освобождения человека как
родового существа, то во втором он оказывается субъектом
«анти-творчества» (гением злодейства), загадка которого («гений
и злодейство две вещи несовместные»?)давно волнует человечество.
Сказанное же позволяет предположить ее возможное решение. Сотворчество,
творческая деятельность по своему собственному имманентному содержанию есть
процесс саморазвития креатосферы (культуры как
предметно-деятельностно-личностного мира сотворчества). В свою очередь
креатосфера есть один из способов существования материальных основ социального
освобождения человека (сразу упомяну и иной способ свободное время). И в этом
смысле всякий человек, вступая в диалог с культурой, творя, развивает мир
креатосферы, создает дополнительные предпосылки социального освобождения.
Но
в то же время всякая творческая деятельность, погружаясь в той или иной мере в
атмосферу отчуждения (что может происходить в разных формах от работы в
концлагере над созданием атомной бомбы до искренней апологетики реакционных
социальных сил), становится антитворческой активностью, созданием потенциала
прогресса превратного сектора (например, орудий военного, финансового,
идеологического, культурного и т.п. гегемонизма, агрессии), других способов
жизнедеятельности мира отчуждения.
При
этом существенно (подчеркну это еще раз), что в рамках «царства
необходимости» каждый творец в определенной мере в одной и той же
деятельности оказывается включен в созидание и креатосферы, и способов
саморазвития мира отчуждения. И здесь уже каждый лично может и должен делать
выбор, чему он служит прежде всего, самостоятельно определяя качественную
грань, отделяющую творца от апологета и разрушителя.
Отсюда,
возвращаясь к основной теме наших рассуждений, проблема прогрессивности (если,
конечно, вообще признавать прогресс и названные выше его критерии)
жизнедеятельности того или иного социума, института, индивида получает вполне
определенную меру: качественное и количественное соотношение развития
отчуждения/освобождения.
Соответственно,
кроме соотношения превратного сектора и креатосферы эта оппозиция может быть
представлена и через соотношение рабочего и свободного времени (эта пара
выражает прежде всего меру развития самого материального производства, а не
только его отчужденных социальных форм). Соответственно, общественными силами,
воплощающими эти два начала, станут, на одной стороне, активные субъекты и
пассивные рабы (кукловоды и марионетки) отчуждения, на другой субъекты
ассоциированного социального творчества.
Таковы
некоторые замечания, касающиеся проблемы «заката» «царства
необходимости».4. Собака лает, а караван идет? (вместо заключения)
Крах,
загнивание и закат капитализма, империализма и Европы многократно предсказывали
ученые мужи самых разных направлений на протяжении всего XX в., да и ранее,
однако же практика показывает, что…
Конечно,
ныне, в начале нового столетия идея окончательной победы либерализма и
«конца истории», как мы уже отмечали, ушла в прошлое. И хотя
социалистическая критика позднего капитализма по-прежнему не в чести, ставшая
модной ныне геополитика пророчит массу других проблем. Вызов гегемонии 1-го
мира со стороны Китая и Индии, мусульманского мира и тому подобные сюжеты ныне
склоняются повсеместно.
Однако
во всех этих геополитических угрозах слышится критика постмодернистского 1-го
мира скорее из фундаменталистского прошлого. Более того, в них нет угрозы
главному: рынку, частной собственности, капиталу (а по большому счету и
общественному разделению труда, принципам элитарности, эгоизма, религии и иным
атрибутам современного мира отчуждения). По сути дела, не оспаривая
складывающейся ныне гегемонии корпоративного капитала как господствующей социальной
формы развития постиндустриальных тенденций,3-й и 2-й миры просто ищут путь
своего самосохранения, причем главным образом на путях
консервативно-фундамен-талистских, по большому счету до-буржуазных.
Ортодоксальный
марксизм зачастую пытается (как я уже отмечал во введении) критиковать
содержание происходящих изменений (подвергая сомнению наличие таких явлений,
как глобализация, снижение роли материального производства и индустриального
рабочего класса и т.п.).
Автор
же, повторю, предлагает иные, в принципе известные в рамках творческого
марксизма тезисы:
—
В XX в. мир действительно и, по большому счету, окончательно вступил на дорогу
качественного изменения в технологиях, структуре и факторах производства.
Определяющими социальный прогресс (и мира в целом, и отдельных стран)
действительно становятся процессы, лежащие «по ту сторону материального
производства», такой фактор, как творческий потенциал Человека, такие
области, как креато(ноо-)сфера;
—
попытки остановить эти процессы -реакционная утопия;
—
не менее реакционно (а по сути дела, специально повторю, апологетично) и
стремление выдать существующую ныне в странах 1-го мира социальную модель этих
процессов за единственно возможную, нравственную, эффективную, для всех
желательную, но, к сожалению, не для всех возможную.
Поясню
последний тезис. Это стремление реакционно, ибо оно (как и положено всяким
реакционным интенциям) стало охранителем отживающих свое, тупиковых социальных
форм. Оно даже не критикует, а попросту игнорирует массу фактов и теоретических
соображений, свидетельствовавших на протяжении всего XX в., а особенно его
конца: общественная система, (1) обеспечивающая приоритетное развитие
превратного сектора при нарастании глобальных проблем (в том числе,
прогрессирующем росте гетто социальной и экологической «грязи»); (2)
провоцирующая и поощряющая рост узкого профессионализма меньшинства при
нарастании культурной деградации большинства; (3) адепты которой торжественно
провоглашают, что вход в мир информационного общества уже закрыт для 90% человечества,
эта общественная система тем самым обрекает себя на движение по тупиковой (в
стратегическом отношении) траектории.
Ее
хозяева и адепты уподобляются средневековой элите, пытавшейся спасаться от
эпидемий, изолируясь от большинства, прячась в казавшиеся ей неприступными
замки (в которых мерла, как и все остальные), вместо того, чтобы изменить
строй, систематически порождающий чуму, холеру и т.п. Более того, нынешняя
система, по сути, изничтожает основы своего нынешнего прогресса, и это, напомню,
«человеческий капитал» или, точнее, способность постоянно и в
массовых масштабах производить know how,для чего нужен постоянно растущий (и
количественно и качественно) круг талантливых людей. Но и здесь система
«роет себе яму». «Свои» профессионалы малопригодны для
действительного новаторства (не случайно, например, большинство нобелевских
лауреатов что в науке, что в искусстве родом не из элиты
«профессионалов» США; и это притом, что премии они стремятся давать
«своим» и часто по «социальному заказу»), а экспорт
«чужих» умов (за счет которого ныне во многом процветает наука
развитых стран) предполагает культурно-творческий прогресс третьих стран, а не
запирание их в гетто отсталости.
Это
стремление апологетично, ибо позиция данных ученых не просто совпадает с
интересами истеблишмента 1-го мира. Они (кто сознательно, т.е. осознанно служа
власти и золотому тельцу, кто бессознательно, но все активно) игнорируют,
замалчивают и всячески подавляют любую альтернативную, критически
воспринимающую действительность, систему взглядов, клеймя ее (как когда-то мы
клеймили «продажных девок империализма») фундаментализмом или
радикализмом с последующим подстраиванием подспудных ассоциаций то ли с
мракобесием, то ли с терроризмом.
Конечно
же, каждый конкретный ученый включен в эту апологетику лишь в некоторой мере.
Но в той мере, в какой каждый из них (из нас?) исследователей
постиндустриальных тенденций современного мира (об иных мы здесь не говорим)
не критичен по отношению к системе власти корпоративного капитала как
социальной форме этих тенденций, не видит и не ищет сущих и потенциально
возможных альтернатив ей, в этой мере он реакционен и апологетичен.
И
все же караван идет?
Да,
идет.
Но,
во-первых, какой ценой? И эту цену платят не «они» элита 1-го мира,
запрещающая поиск реальной альтернативы всеми мерами (от монополизации права на
истину в теории при проповеди постмодернистского плюрализма до
«либерализма крылатых ракет» на практике). Эту цену платим мы
-граждане «третьих стран», природа, культура…
Во-вторых,
по какому пути? Это путь, по их же, «элиты», собственному мнению,
закрытый для большинства, которое с очевидностью не смирится с судьбой
обитателей свалки. Следовательно, иная модель возможно, еще более опасная для
человечества, чем нынешняя, будет с неизбежностью порождена протестом 90%
граждан Земли, загнанных в «гетто отсталости», если в настоящем мы не
будем стремиться изменить существующую систему, открывающую путь в
информационное будущее (да и то малосимпатичное) только нынешней
«элите».
В-третьих,
история, как бы о том ни мечтали фукуямы, не заканчивается. Да, сегодня мы
оказались в полосе исторического реванша неолиберализма. Но она не вечна,
свидетельств чему-бездна, начиная с теоретических волнений «элиты»,
пытающейся в лице Блэра и К° искать «третий путь», и заканчивая
практикой массовых акций протеста против глобальной гегемонии капитала
последних лет в Сиэтле, Вашингтоне, Праге, Ницце и мн. др., в противоречивых,
но постоянных попытках найти путь к иному обществу на Кубе, протестном рабочем
движении в России всего не перечесть.
В
мире всегда был и ныне вновь набирает силу иной путь иного каравана, ищущего
более достойный ответ на вызовы глобальных проблем XXI века. Существует ли этот
ответ? Автор, его предшественники и коллеги делали и делают все возможное,
чтобы доказать теоретически и практически: да, существует.
Примечания
1.
Для русскоязычного читателя ныне доступен широкий круг работ зарубежных
авторов. Вышли книги Д. Белла, Э. Тофлера, М. Кастельса, антология «Новая
постиндустриальная волна на Западе» (М., 1999) и ряд других работ.
Достаточно масштабный обзор западных работ по этой теме содержится в
подготовленном под руководством А.И. Колганова и автора этой статьи сборнике
«Социум XXIвека» (М., 1998).
Что
касается отечественных исследователей поколения 90-х, выросших на неомарксизме,
но ушедших от него в сторону творческого воспроизведения западных концепций, то
здесь прежде всего следует обратить внимание на ряд книг и статей В. Иноземцева
(о его позиции чуть ниже), В Красильщикова, О. Антипиной (кстати, в этих
работах читатель найдет и достаточно полную библиографию по данной теме) и др.,
а также на серию статей по данной проблематике в журналах «Вопросы
философии« и »МэиМО».
Что
касается «славянофильской» линии, то она представлена прежде всего
работами Ю. Яковца, Ю. Осипова. В. Кулькова и других авторов, показывающих, что
постиндустриальные тенденции могут быть достаточно органично соединены с
особенностями российской цивилизации.
Широкий
спектр взглядов представлен и в недавно вышедшей книге «Россия в
постиндустриальном мире» (М., 2000).
Автор
на протяжении последних 10 лет тоже отдал немало сил разработке этой темы, в
том числе в таких работах, как «По ту сторону отчуждения» (М., 1990).
«Переходная экономика» (М., 1994). «По ту сторону царства
необходимости» (М., 1998), многочисленных статьях.
2.
Данные тезисы в достаточно развернутом виде были сформулированы К. Марксом и
затем развиты по широкому спектру направлений представителями творческого
марксизма 50-70-х годов нашего столетия (я имею в виду работы А. Грамши, Д.
Лукача,Ж.-П. Сартра, М. Лифшица, Э. Ильенкова, В. Вазюлина, Г. Батищева,
Н.Злобина, Б. Олмана, И. Мессароша и мн.др.).
3.
См., например, такие книги этого автора как «За пределами экономического
общества« (М.,1998), »Расколотая цивилизация« (М»1999),
«Пределы »догоняющего« развития» (М., 2000).
4.
Кстати, даже естественным наукам хорошо известны примеры плодотворности критики
практики с позиций теории. Так, периодическая система элементов Менделеева
противоречила одно время «практике»: ряд элементов «не
вписывался« в таблицу вследствие »неподходящих» атомных весов.
Однако вскоре выяснилось, что ошибка не в теории, а в «практике»:
атомные веса элементов первоначально были определены неправильно.
5.
Этот тезис автор подробно развивает в упомянутой выше книге «Россия в
постиндустриальном мире« и серии статей в журнале »Философия
хозяйства» (2000, ¦ 4, 5, 6).
6.
Эта проблема решается принципиально сложно, ибо здесь, в «превратном»
секторе, в сферах обслуживающих его науки, новаторской деятельности и т.п.,
происходит сращивание творческого содержания труда и описанных выше
превращенных форм. Занятые в этой сфере лица, обладающие высоким творческим и
новаторским потенциалом, в наибольшей степени «подкуплены» бизнесом,
сосредоточен этом секторе. Для этих интеллектуалов разрыв с
«превратным» сектором и переход в другую сферу творческой
деятельности принципиально сложен, ибо их мотивация, результаты их
деятельности, сам ее характер, диктуемый превращенными формами данного сектора
вся жизнь должна быть в этом случае качественно изменена.
В
целом, несколько забегая вперед, хотелось бы подчеркнуть, что именно в
«превратном» секторе в наиболее жесткой форме проявляется
противоречие между прогрессом творческого по содержанию труда и превращенными
формами рыночных и властных отношений, которые опосредуюттворческую
деятельность (более того, благодаря которым эта творческая деятельность
развивается в coвpeмeннoм мире корпоративного капитала).
7.
Прокомментирую последний тезис. Развитие отчужденных форм собственно
креатосферы связано с тем, что и наука, и образование, и искусство, и рекреация
человека и природы, равно как и научное управление обществом (а последнее
является сегодня в большей или меньшей мере компонентом любой экономики, любой
социальной системы) все эти сферы становятся механизмами, обслуживающими
процесс функционирования экономической жизни.
8.
Наполнение такой таблицы статистической информацией представляет немалую
практическую и методологическую трудность, ибо доступные статистические данные
сгруппированы принципиально иначе и с большим трудом поддаются идентификации с
предлагаемыми выше структурными группами; в будущем автор предполагает
опубликовать результаты работы по наполнению данной модели эмпирическим материалом
в виде особого текста, сопроводив его необходимыми пояснениями.
9.Для
прогресса культуры адекватной социальной формой должны стать отношения
совместного сотворения, созидания и использования общественных форм, имеющих
неотчужденное содержание и природу. Этот процесс автор (вслед за десятками
представителей творческого марксизма) назвал в своих работах (См., например:
Бузгалин А. В. Это сладкое слово свобода…// Свободная мысль, 1999, Э 9, 12)
ассоциированным социальным творчеством, когда люди совместно, сами, не прибегая
к внешним механизмам (товарам, деньгам, корпоративным структурам и так далее),
создают свои общественные отношения (формы общения), совместно творят свою
историю при помощи той культуры, которой они обладают.
10.
Автором предложена и многократно публиковалась программа опережающего развития
для России, использующая названные установки (см., например: От кризиса к
модернизации. М.: Экономическая демократия, 2000; Россия в конце XX века. М.,
1999).
11.Паренти
М. Демократия для немногих. М., 1992; ЛимнатисН. Манипулирование. М., 2000; в
этих книгах, а также в работах автора немало сказано и о базисной демократии и
самоуправлении как альтернативах политическому манипулированию.
12.
Здесь следует сделать оговорку, которая как рефрен повторяется на протяжении
предыдущего и данного разделов. Соотношение репродуктивного труда и творческой
деятельности всегда характеризуется определенной мерой (в диалектическом
единстве качества и количества развития одного и другого). Любая человеческая
деятельность на любой стадии развития будет включать как репродуктивный, так и
творческий компонент. Вопрос лишь в мере.
13.
Выражаясь языком Э. Фромма, этот человек должен быть, а не иметь. Леонтьевская
школа психологии в данном случае делает акцент именно на деятельностной стороне
человека, а не просто его способности быть.
14.
В простейшем виде порожденные этим глобальные, материальные и социальные
проблемы были довольно-таки давно сформулированы, причем не столько
современными западными мыслителями, сколько отечественными марксистами. Они
показали, основываясь на разработках самого Маркса, что капитал не может решить
«всего лишь» проблем гармоничного развития природы и культуры (это
любимые тезисы Н. Злобина и В. Межуева ), а, значит (эту неочевидную связь мы раскрыли
выше), он не может решить и проблемы благосостояния для всех (в качестве
аналогии использую уже приводившийся пример: феодальное общество не могло
решить «всего лишь» проблему индустриализации, а значит,
преодоления угрозы голода , зависимости человека от природной среды, от
стихии).
15.
Это противоречие формулируется автором исходя из иной, нежели у И.
Валлерстайна, методологии (она была показана выше), хотя характеристика
проявлений (они даны эмпирически) неизбежно схожа.
16.
Если под культурой понимать мир со-творчества, диалога человека с другим
человеком и природой, а под цивилизацией систему отчужденных внешних правил и
форм жизнедеятельности в царстве необходимости, то названное выше соотношение
можно квалифицировать как противоречие цивилизации и культуры.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.promeco.h1.ru/l