Рубеж
1183 г. четко выявляется не только из-за неожиданно для русинских князей
большого масштаба литовского похода. Это рубеж между двумя эпохами. До 1183 г.
литовцы не совершали никаких самостоятельных нападений, а начиная с 1183 г.
таких фактов уже немало. В 1185 г., как указывалось, литовцы так опустошили
Ливонию, что ливы были вынуждены сдаться на опеку епископа Мейнхарда. И на Руси
литовские походы вызвали большой резонанс: это видно по «Слову о полку
Игореве», где литовцы сопоставляются с половцами.

В
последнее десятилетие XII в. известны даже три случаи, когда русинские князья
намеревались пойти на Литву, но так и не осмелились это сделать. Сам факт, что
летописи описывают не свершившиеся походы, является довольно показательным –
значит, русинские князья не могли похвастаться победами над литовцами, хотя
этого очень желали. В первую очередь это следует сказать о Рюрике Ростиславиче,
соправителе великого князя Киевского Святослава. В 1190 г. он собрался в поход
против литовцев, однако, по приближении к Литве, его решительность угасала.
Рюрик остановился в Пинске, где, празднуя свадьбу местного князя Ярополка, дождался
весны, когда «стало тепло, растаял снег и не было возможно дойти до их
[литовской] земли». В 1193 г. Рюрик опять собирался напасть на Литву, но
князь Святослав, чувствуя слабость Руси, запретил ему это делать, указывая, что
сейчас время защищать только свою землю. Рюрик всё-таки пошел на Литву, но
Святослав вернул его оборонять Русь от половцев.

Не
осмелились напасть на Литву также Полоцкие и Новгородские князья. В 1191 г.
«пришел князь Ярослав в Луки, позванный Полоцкими князьями и полочанами
(…). И встретились на границе, и заключили между собой договор, что зимой все
пойдут либо на Литву, либо на Чудь [=эстонцев]; и вернулся князь Ярослав в
Новгород одаренный». И всё-таки зимой Ярослав пошел на Эстонию, а не на
Литву. Планы пойти на Литву провоцировала деятельность самих литовцев. Из
обнаруженного в Новгороде письма, написанного на бересте, мы узнаем, что скорее
всего в том же 1191 г. «Литва встала на Корелу». В конфликте между
Швецией и Новгородом, начавшемся в 1188 г., карелы были союзниками новгородцев.
Нападая на них, литовцы поддерживали шведов. Из этого видно, как далеко от
своих границ Литва имела интересы.

Имеются
кое-какие известия о деятельности Литвы на юге. Уже перед 1192 г. ятвяги
(Pollexiani Getarum seu Prussorum genus) начали нападать на Польшу
поддерживаемые Дрогичинским князем, который, видимо, таким образом хотел
отвлечь ятвяжские нападения от своих владений. В связи с этим в 1192 г.
правитель Польши Казимир ІІ Справедливый (1177–1194) совершил ответный поход на
ятвягов. Хотя описавший эти события Винцент Кадлубек литовцев не упоминает, их
участие в нападениях на Польшу вероятно, так как польские источники еще и в
ХІІІ в. не всегда различали литовцев и пруссов. Кстати, жена Казимира
Справедливого Елена была сестрой Рюрика, в 1190 и 1193 гг. пытавшегося
совершить поход против литовцев, так что действия свойственников могли быть
согласованными.

В
1196 г. Ипатьевская летопись в первый раз упоминает ятвяжские нападения на
Волынское княжество: «В ту же зиму [1196 г.] ходил Роман Мстиславич на
ятвягов отмщать, ибо они воевали его волость». И в этом случае литовцы не
упоминаются, но уже в 1209 г. волынский летописец описал большой поход литовцев
и ятвягов на южную Русь и еще добавил: «Беда была в земле Владимирской от
воевания литовского и ятвяжского». Значит по крайней мере в начале ХІІІ в.
совместные походы литовцев и ятвягов является фактом. Скорее всего и более
ранние ятвяжские походы совершались вместе с литовцами или были инспирированы
литовцами.

Видимо
уже с самого образования ВКЛ ятвяги попали в зависимость от ВКЛ и совместно с
литовцами воевали против Волыни. Из акта 1243 г. видно, что, по крайней мере, в
то время ятвяжские земли уже принадлежали Литве. Эта зависимость в той или иной
форме могла начаться уже в 80-ых годах ХІІ в. Автор «Слова о полку
Игореве», обращаясь к Волынским князьям Роману и Мстиславу, хвалит их:
«Есть ведь у вас брони железные под шлемами латинскими. От них дрогнула
земля и многие вражеские страны: литва, ятвяги, деремела и половцы копья свои
побросали, а головы свои преклонили под те мечи булатные.» Следовательно,
Волынь уже сразу после 1183 г. столкнулась и с литовцами, и с ятвягами. Роман,
видимо, был единственным русинским князем, которому в какой-то мере везла
борьба с Литвой.

Удачно
продолжались литовские походы и на Ливонию. До 1198 г. в сферу влияния Литвы
попала управляемое русинами Кокнесское княжество. В этом году совместно с
русинами из Кокнесе литовцы разбили войско Икшкильского епископа Бертольда
(погибло 300 христиан).

Хотя
до самого начала ХІІІ в. источники упоминают очень немногие литовские походы,
они должны были совершаться довольно интенсивно. О многом говорит уже один
факт, что Изяслав, сын новгородского князя Ярослава, «был посажен в
[Великих] Луках княжить и оборонять Новгород от Литвы и там [в 1198 г.]
умер». Осенью того же года полочане и литовцы напали на Великие Луки.
Когда зимой Ярослав пошел против Полоцка, «полочане встретили [его]
поклоняясь» и заключили мир. Видимо на Новгородскую землю они напали лишь
принужденные литовцами.

С
начала ХІІІ в. литовские военные походы в источниках освещаются уже
сравнительно подробно. Ссылаясь на это Э. Гудавичюс полагает, что в 1183 г.
резкого перелома не было, литовская военная активность возрастала постепенно, а
начало ХІІІ в. – новая веха, отмечающая дальнейший рост масштаба литовских
набегов. Он пишет: «Факт остается фактом: русские летописцы [до 1200 г.]
не считают убытки, не указывают число литовцев, не видят потребности в описании
военных действий, не интересуются, как литовцы отражались». Но можно
спросить, показывает ли этот факт то, что до 1200 г. литовские походы были
недостойны внимания, или же, что источники этого времени не были
исчерпывающими? Напрасно мы бы искали в Новгородской Первой летописи похода
1191 г. на Карелу, ничего здесь не найдем и о тех походах, для отражения
которых в Великих Луках был посажен Изяслав. И всё-таки эти походы были, и
незначительными их не назовешь. Однако уже под 1200 г. в Новгородской Первой
летописи описывается сравнительно небольшое столкновение литовцев и
новгородцев, в котором погибло 80 литовцев и 15 новгородцев. Летописец не
только подробно описывает этот поход, но даже находит нужным перечислить почти
всех погибших новгородцев. Уже один этот пример показывает, что нельзя о
реальном значении событий судить по тому, сколько внимания им уделяет та или
иная летопись. Это прямолинейный подход к источникам. Не знания или интересы
летописцев, а практические действия показывают реальный масштаб походов.
Конечно, их отражающие факты немногочисленны, но красноречивые: специальная
крепость для обороны от Литвы в Великих Луках, вмешательство Литвы в
новгородско-шведский конфликт.

То
же самое можно сказать и о подробности известий другого важного источника –
хроники Генриха Латвийского. Только с 1199 г. начинаются подробные описания
каждого года правления епископа Альберта. Его же предшественникам Мейнхарду
(1185–1196) и Бертольду (1197–1198) посвященные «книги» по своему
объему равны годовым статьям епископства Альберта.

Так
что начало ХІІІ в. отмечает перелом не в реальной жизни, а в наших знаниях о
ней. В истории Литвы начало ХІІІ в. не является вехой нового этапа развития.
Однако увеличившиеся данные о литовских походах уже могут быть оценены
статистически. Это и сделал Г. Пашкевич. Как уже упоминалось в обзоре
историографии, согласно его данным, из 75 литовских походов 42 относятся к
периоду 1200–1236 гг., а 33 – к временам Миндаугаса (1237–1263). Не наблюдаются
никакие перемены в военной активности во времена Миндаугаса, а это не очень
согласовывается с ролью основателя государства, приписываемой Миндаугасу. Было
бы странным, если образование государства не имело бы никакого влияния на его
военную мощь. То, что интенсивность военных походов не менялась, скорей уж
показывает, что значительные изменения в литовском обществе в это время не
произошли.

Очевидные
изменения могут быть отмечены лишь с 1183 г. Литву этого времени, и вообще
ХІІІ–ХІV веков, можно назвать военной монархией. Ежегодно совершаемые военные
походы являлись ее повседневностью. Они имели двойную цель: взять добычу и
вместе с тем расширить свое политическое влияние на соседние страны. Ситуацию,
создавшуюся в это время, наглядно охарактеризовал ливонский хронист Генрих (в
записи 1209 г.):

«Литовцы
до такой степени господствовали тогда надо всеми жившими в тех землях [в Руси,
Ливонии и Эстонии. – Т.Б.] племенами, как христианскими, так и языческими, что
лишь немногие решались жить в своих деревушках, а больше всех боялись латыши.
Они, покидая свои дома, постоянно скрывались в темных лесных трущобах, да и так
не могли спастись от них, потому что [литовцы], постоянно устраивая засады по
лесам, ловили их и одних убивали, других, взятых в плен, уводили в свою землю и
имущество всё у них отнимали. И бежали русины по лесам и деревням пред лицом
литовцев, даже немногих, как бегут зайцы пред охотником, и были ливы и латыши
кормом и пищей литовцев, подобно овцам без пастыря в пасти волчьей.»

Это,
конечно, не означает, что в отдельные промежутки времени не было колебаний
литовской военной активности. Военные походы – отражение внутренней жизни
Литвы, показывающее даже кратковременные беспокойства внутри Литвы. Уже Ю.
Лятковский дату прихода к власти Миндаугаса связал с периодом уменьшившейся
военной активности литовцев. Эти колебания мы увидим еще более отчетливо,
разложив литовские военные походы по десятилетиям. Список военных походов
1200–1263 гг. составил Г. Пашкевич, однако в нем имеются неточности и он
нуждается в корректировке.

Из
списка, составленного Г. Пашкевичем некоторые походы следует вычеркнуть (на
пример, поход жемайтов и куршей на Ливонию 1228 г., так как жемайты известны
лишь по Роненбургским анналам, неточно переведенным М. Стрыйковским, в других
источниках вместе их – земгалы), некоторые походы, известные по разным
источникам, надо соединить, а некоторые дополнительно включить или расчленить
(на пример, походы 1223 и 1226 г.). При составлении окончательного списка были
уточнены даты некоторых походов, а сам список продолжен до конца ХІІІ в. В
список, следуя Г. Пашкевичу, не включены походы отделенных от Литвы жемайтов
1253–1261 гг. и самостоятельные походы ятвягов. Разложив все зарегистрированные
походы по десятилетиям, получаем диаграмму изменения их активности.

Как
видно, наибольшей военная активность литовцев была в первые два десятилетия ХІІІ
в. В течении других двух десятилетий, т. е. на кануне прихода к власти
Миндаугаса, она значительно снизилась – видимо, шла довольно продолжительная
борьба за власть, которая увенчалась победой Миндаугаса. В этой борьбе могли
быть и перерывы. В 1226 г. литовское войско в 7000 воинов вторглась в
Новгородскую землю. Во время столкновения погибло 2000 литовцев. Согласно
Лаврентьевской летописи, «рать была очень большой, такой с самого начала
мира не было». Возможно, какой-нибудь сильный князь уже было пришел к
власти, но вскоре погиб, умер или был отстранен от власти, и борьба
возобновилась. Первое десятилетие правления Миндаугаса опять выделяется большой
активностью, а во втором – она опять уменьшилась, так как в это десятилетие шла
внутренняя война между Миндаугасом и Таутвиласом, приходилось устранять ее
последствия. В последние годы правления Миндаугаса военная активность опять
возросла, но ее снизили беспокойства, происходившие после его смерти. Во
времена Трайдяниса и позже интенсивность военных походов – опять становится
такой же, как и в начале ХІІІ в. Она опять снизилась лишь во втором десятилетии
ХІV в. (известно 5 походов), когда, возможно, происходила борьба за власть
между Гедиминасом и его соперниками, и опять возросла в третье десятилетие (до
17 походов), когда Гедиминас укрепился у власти. Дальнейшую интенсивность
походов, видимо, уже в не малой степени определяли актуальности борьбы с
крестоносцами (в четвертом десятилетии она снизилась до 4 походов, а в пятом –
возросла до 11 походов). Однако это уже другой этап в развитии государства, и
его военные походы следует анализировать с учетом борьбы с тевтонами и других
специфических обстоятельств.

Военная
активность литовцев ХІІ–ХІІІ вв. не плохо отражает внутреннее состояние Литвы.
Надо отметить, что военная активность является в первую очередь показателем
этого состояния, а не фактором, определяющим его. Г. Ловмяньский в военных
походах хотел видеть лишь фактор, который за какое-то время мог предопределить
образование государства. Однако наступательная военная деятельность, если она и
могла бы быть катализатором политической консолидации, не может быть таким
чудесным фактором, который создал бы государство за 60–70 лет (иное дело
потребности обороны, которые, иначе чем нападение, являются жизненно важными
для общества). В конце концов, если эти военные походы стимулировали бы
образование каких-нибудь политических структур, они должны были бы испытать и
обратное их воздействие. Однако такое воздействие не заметно.

Итак
внезапный вырост военной мощи Литвы и непрерывную интенсивность военных походов
следует считать важнейшими признаками образования и функционирования ВКЛ. На
ряду с ними можно предложить и другие аргументы в пользу того, что ВКЛ
образовалось еще до прихода к власти Миндаугаса.

Признаком
функционирования ВКЛ может считаться и возникновение Литвы в широком смысле.
Центром государства была Литва в узком смысле – бывшая территория Литовского
княжества. Распространение названия Литвы на бóльшую территорию
(примерно на современную Литву) должно было быть связано с появлением
достаточно прочной политической организации, управляемой из Литвы в узком
смысле.

Правда,
иногда делаются попытки появление Литвы в широком смысле перенести глубоко в
прошлое, но объяснить, откуда появилась Литва в узком смысле, в таком случае
бывает трудно. Согласно Г. Ловмяньскому, Литва в узком смысле была остатком
литовского племени, который последним объединился в территориальное
образование, когда от него отделились другие земли. По такому объяснению
выходит, что центром государства стала наиболее отсталая земля «литовского
племени«. По мнению же Э. Гудавичюса, »Литовская земля выявляется как
колыбель племенного литовского этноса, а другие земли – как результат
распространения этого этноса [с V в.]». Следуя такому объяснению, то, что
Литовская земля в узком смысле стала центром объединения ВКЛ, следует считать
случайностью, так как «колыбель этноса» не обязательно должна на
протяжении 800 лет сохранить лидирующее положение. В конце концов невероятно и
такое продолжительное сохранение двух значений названия Литвы.

Все
эти рассуждения об уже давно существующей Литве в широком смысле не являются ни
убедительными, ни нужными для объяснения известных фактов. Нет ни одного
источника, который свидетельствовал бы о том, что Литва в широком смысле
существовала до 1183 г. Правда, Г. Ловмяньский таким источником хотел бы
считать во введение «Повести временных лет» включенный список
народов, которые платят дань Руси. В нем на ряду с латгалами, земгалами и
куршами упоминаются только литовцы, но нет даже жемайтов. Однако нельзя
положиться на полноту этого списка: ведь в нем нет также ни селов, ни ятвягов,
которые были соседями Руси и хотя бы иногда платили ей дань. В то же время
трудно сказать, платили ли жемайты вообще когда-нибудь дань Руси.

Единственным
препятствием признать, что Литва в широком смысле возникла вместе с ВКЛ, было
ее упоминание до времен Миндаугаса – уже в 1208 г. Литва граничила с Земгалой.
Однако если не будем считать аксиомой приписывания роли объединителя государства
Миндаугасу, раннее упоминание Литвы в широком смысле как раз может стать одним
из аргументов, что ВКЛ образовалось раньше. Об этом свидетельствует и анализ
упоминания Литвы 1208 г. В этом году в Литву вторгся земгальский князь Вестарт,
мстящий за более ранние литовские нападения на Земгалу. Э. Гудавичюс обратил
внимание на не свершившийся литовский поход на Земгалу зимой 1201–1202 г. Из
того, что литовцы двигались вдоль Даугавы и вернулись, услышав о вторжении
Полоцкого князя в Литву, он сделал вывод, что враждебными были отношения между
земгалами и восточными литовцами (соседями Полоцка). Этим выводом он хотел
подтвердить предположение, что в 1208 г. Вестарт вторгся в Упитскую, а не в
Шяуляйскую землю. Однако ни Упите, ни какая-нибудь иная земля, бывшая по
соседству с Земгалой, не была одновременно и соседом Полоцка. К тому же Вестарт
владел Западной Земгалой с центром в Тервете, а Восточная Земгала (Упмала) с
центром в Межотне ему непосредственно не принадлежала. В то же время именно она
граничила с Упитской и, по крайней мере, частично – с Шяуляйской землей. Так
что соседом владений Вестарта могла быть лишь Шяуляйская земля – скоре всего он
на нее и нападал. В конце концов, даже если это была и Упите, всё равно
очевидно, что Вестарт воевал не с какой-нибудь одной землей, а со всей Литвой.
С земгалами воевали и непосредственные их соседи, и по соседству с Полоцком
жившие литовцы. Следовательно, Литва в широком смысле с самого первого
упоминания предстает как единый политический организм.

Список литературы

1.
Томас Баранаускас, Истоки Литовского государства; Vilnius: «Vaga»,
2000 (viduramziu.lietuvos.net)