Владивостокский государственный университет экономики и сервиса

Реферат
Тема: Нравственная концепция Л. Шестова

|Руководитель: |Ерохина Л.Д. |
|Исполнитель: | |

Владивосток
2000 г.

Содержание

Введение. 3

1. Персонализм как определяющее понятие экзистенциальной философии. 5

1.1. Вера и доверие в рамках нравственной концепции Л. Шестова. 6
1.2. Проблема рационального познания. 9

2. Отношение Льва Шестова к европейской философской традиции. 11

Заключение. 17

Литература. 19

Введение.

Лев Шестов (Лев Исаакович Шварцман, 1866—1938) — один из интереснейших
представителей серебряного века русской культуры. Его философия не
вписывается в рамки какого-либо из существовавших в начале нашего столетия
направлений. Шестов создал свой собственный, неповторимый стиль
философствования — сложное сочетание литературоведческого (или историко-
философского) исследования творчества того или иного писателя или мыслителя
и авторских размышлений по поводу, часто отклоняющихся от первоначальной
темы и порой облеченных в парадоксальную форму. Шестов не создал стройной
системы идей — он был принципиальным противником всякой систематичности,
считая, что последовательность и логическая законченность убивают мысль.
Самую суть философских воззрений Шестова отражают слова, сказанные им в
письме Н.А.Бердяеву: «Ничто не приносит миру столько вражды, самой
ожесточенной, сколько идея единства». Это письмо было написано в марте 1924
г., и его автор, очевидно, имел в виду прежде всего трагические последствия
Октябрьской революции в России — утверждение там большевистского режима с
его нетерпимостью к инакомыслию, с его стремлением навязать всему обществу
культ «единственно верного учения».
В это же время (начиная с октября 1922 г.) в Италии упрочивался
фашистский режим, о чем также не мог не задумываться философ. Его
творчество можно считать страстным протестом против любой формы
тоталитаризма, против любой идеологии, рассматривающей человека как винтик
государственной машины, как малозначащий элемент некоего целого. Поэтому
философия Шестова не потеряла своей актуальности и по сей день — ведь и
ныне в России немало охотников «навести порядок», отменить и так не всегда
реализуемые демократические свободы, поставить государство выше отдельной
личности.
Сам Л.Шестов считал свою философию экзистенциальной (от латинского слова
existentia — существование). В центре ее стоит существование одинокого
человеческого Я, не желающего сливаться с единым, стремящегося отстоять
свое право на индивидуальность, на уникальное личностное видение
окружающего мира. Свобода личности — внутренняя и внешняя, духовная и
политическая — полагалась философом в качестве высшей ценности, основы
подлинного существования. Религиозная вера в его творчестве выступает как
высшая степень освобождения человека от власти «самоочевидных истин», как
прорыв в область абсолютной свободы. Еще раз вспомним его слова: «Ничто не
приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства».

Персонализм как определяющее понятие экзистенциальной философии.

“Nur fьr Schwindelfreie!”
«Только для тех, кто не подвержен головокружению!»
Одним из самых заметных течений русской религиозной философии конца Х1Х —
начала ХХ в. считается персонализм, философию которого в целом можно
охарактеризовать как иррационализм, хотя “по форме это еще классическая
университетская философия рационалистического типа”. Персонализм
сформировал взгляды Шестова, послужив предтечей религиозного
экзистенциализма в России.
Для Шестова разум есть общее, отрицающее индивидуальное, личное, и в этом
он усматривает ущербность разума. Науку Шестов считает “низшим” родом
знания, который только “упрощает вопрос о смысле человеческого
существования”. Взгляд Шестова на философию характерен для иррационалистов.
Шестов считает, что философия должна базироваться не на логике, а на
интуиции и вере, т.к. “она пытается дать человеку ощущение подлинного
целостного бытия”. “Философское творчество для него граничит с религиозной
проповедью”.
Из философии Л.Шестова следует, что трагизм человеческого существования
связан со знанием, ищущим ответа на вопрос “почему?”, в то время как
“высшие истины, раскрывающие суть бытия, иррациональны по своей природе”,
поэтому обнаружение причинно-следственных отношений не сможет дать
удовлетворительного результата. Шестов неоднократно указывает на
разрушительную силу рационализма, который стремится заключить “в жесткую
логическую схему все многообразие и богатство духовной жизни индивида”.
Схематизация, в свою очередь, вызывает “процесс нравственного опустошения
личности”. “Опасность рационализма заключается … и в умении скрывать
пагубность своего воздействия на глубинные уровни человеческой натуры”, а
также в способности нивелировать личность, уравнивать ее с другими
индивидами “ради функционирования системы в целом”. Шестов противополагает
рациональному знанию веру, утверждая, что только вера может вывести
человека за пределы разума.

1 Вера и доверие в рамках нравственной концепции Л. Шестова.

В 1905 г. была опубликована работа, вызвавшая самые острые споры в
интеллектуальных кругах Москвы и Петербурга, самые полярные оценки (от
восторга до категорического неприятия), ставшая философским манифестом
Шестова — «Апофеоз беспочвенности (опыт адогматического мышления)».
Весь «Апофеоз беспочвенности» целиком сосредоточен в сфере притяжения
одной основной мысли: окружающая нас действительность удивительно
многообразна; жизнь во сто крат богаче наших представлений о ней; наши
попытки понять ее — т.е. поместить в прокрустово ложе создаваемых нами
познавательных схем — абсолютно несостоятельны, они только ограничивают наш
личностный опыт, наш интеллектуальный кругозор. Только ответственное личное
мышление, не загипнотизированное мифом «научного познания мира» и готовое
принимать жизнь такой, какова она есть, со всей ее красотой и всем
трагизмом, в состоянии помочь одинокой человеческой личности не потерять
себя среди тягот существования.
Мыслитель постулирует бесконечное многообразие и богатство окружающего
мира и на этой основе противопоставляет знание и понимание: «Стремление
понять людей, жизнь и мир мешает нам узнать всё это. Ибо познать и понять —
два понятия, имеющие не только не одинаковое, но прямо противоположное
значение, хотя их часто употребляют как равнозначащие, чуть ли не как
синонимы. Мы считаем, что поняли какое-нибудь новое явление, когда включили
его в связь прочих, прежде известных. И так как все наши умственные
стремления сводятся к тому, чтобы понять мир, то мы отказываемся познавать
многое, что не укладывается на плоскости современного мировоззрения».
По мнению Шестова, всякая философская система стремится сразу разрешить
«общую проблему человеческого существования», а из этого решения вывести
для людей некие жизненные правила — но ведь разрешить эту общую проблему
невозможно, точнее — каждый будет решать ее по-своему, в зависимости от
особенностей своего характера, склада мышления и т.д. «А потому перестанем
огорчаться разногласиями наших суждений и пожелаем, чтоб в будущем их было
как можно больше. Истины нет — остается предположить, что она в
переменчивых человеческих вкусах».
В основе принципиального плюрализма Шестова лежит принцип доверия к
жизни. «В конце концов, выбирая между жизнью и разумом, отдаешь
предпочтение первой»; из этого тезиса следуют как критика научного
мировоззрения, так и допущение множественности истин.
Жизнь многообразна, и все люди так непохожи друг на друга, всем нужно
разное — именно поэтому: «Кто хочет помочь людям — тот не может не лгать».
Именно поэтому всякая философия, которую хотят сделать общедоступной и
общеполезной, неизбежно превращается в проповедь.
Сознание должно освобождаться от всевозможных догм, от устоявшихся
стереотипов, от расхожих анонимных представлений. «Нужно, чтобы сомнение
стало постоянной творческой силой, пропитало бы собой самое существо нашей
жизни», чтобы человек научился самостоятельно воспринимать окружающий мир,
не перекладывая ни на кого ответственность за полноту и ясность своего
видения.
В 1920 г. Лев Шестов с семьей покинул Россию и обосновался во Франции,
где и жил до своей смерти. Теперь предметом его философского интереса стало
творчество Парменида и Плотина, Мартина Лютера и средневековых немецких
мистиков, Блёза Паскаля и Бенедикта Спинозы, Сёрена Кьёркегора и Эдмунда
Гуссерля. Шестов входит в элиту западной мысли того времени: он общается с
Эдмундом Гуссерлем, Клодом Леви-Строссом, Максом Шелером, Мартином
Хайдеггером, читает в Сорбонне курсы
«Религиозно-философские идеи Толстого и Достоевского», «Русская
философская мысль», «Достоевский и Киркегард». В это время большее место в
его работах начинает занимать религиозная проблематика.
Вера понимается Шестовым не как доверие к раз усвоенным истинам, не как
безусловное признание некоего авторитета. Напротив, вера возникает тогда,
когда человек поставил под вопрос наличие единой истины, когда он отверг
«метафизические утешения», придуманные другими людьми – отверг как чужое и
одновременно убедился в слабости и несовершенстве собственного разума перед
лицом жизни, в том, что индивид одинок в непонятном ему мире, лишенном
справедливости и не дающем основания для надежды.
«И тогда, только тогда, когда человек почувствовал совершенную
невозможность жить с разумом, впервые возникает у него вера. Большей частью
он этого не знает, т.е. он не думает, что его изменившееся отношение к миру
заслуживает такого названия, что оно вообще имеет какую-то заслугу, чего-
нибудь стоит! Он думает, что верой должно называть приверженность человека
к какой-нибудь Церкви, к каким-нибудь догмам, к этическим учениям или, по
крайней мере, интерес к так называемым последним вопросам бытия. А то, что
в нем, — всё так дико, гнусно, беспорядочно, хаотично, нелепо,
отвратительно, всё подлежит истреблению, уничтожению… И именно то, что
выводит нас из нашего обычного равновесия, что разрывает на бесконечно
малые части наш опыт, что отнимает у нас радости, сон, правила, убеждения и
твердость, всё это — есть вера».
Вера, трагедия и творчество непосредственно связаны друг с другом —
первая рождается из второй как результат отчаяния, полного разочарования в
возможности «устроиться» в мире, привести мир хоть в относительную гармонию
со своими представлениями и ожиданиями. Человек приходит к своей вере один,
самостоятельно, независимо от чужих советов и указаний, после мучительных
попыток как-то восстановить разбившееся у него на глазах единство мира,
связать распавшуюся связь времен. И эта вера — плод его индивидуального
творчества, его личная вера, которую нельзя сделать не только
общеобязательной, но даже и общепонятной, о которой невозможно «нормально»
говорить при помощи слов.
Вера выступает как попытка создать для себя еще один мир — мир «ночи»,
мир, не распахнутый настежь, не открытый для всеобщего обозрения, а мир, в
котором живет то интимное в нас, что никогда не будет востребовано ни
другими людьми, ни обществом, ни историей, но что в нас — самое главное,
поскольку именно оно делает нас — нами.

2 Проблема рационального познания.

Проблема рационального познания была основной темой философских исканий
Льва Шестова, которую он сформулировал в виде противоречия,
противопоставляя разум и жизнь. Обращение к творчеству Шестова
представляется весьма актуальным в наше время, когда на исходе ХХ века
чрезвычайно остро проявилась проблема цивилизационного кризиса, и
разрешение этой проблемы пробудило интерес к осмыслению самой
рациональности как ценности культуры. Непреходящее значение философского
наследия Льва Шестова состоит в предельно парадоксальной постановке вопроса
о природе рациональности, ее значения для духовного мира человека, ее роли
в судьбе цивилизации.
Определяя основную тему философии Шестова, Н.А. Бердяев писал, что ею
было потрясение властью необходимости над человеческой жизнью, которая
порождает ужасы жизни. Его интересовали утонченные формы необходимости,
определяемые философом как разум, мораль, как самоочевидные и
общеобязательные истины. Критика Шестовым разума имела своим объектом во-
первых, ограниченность научной рациональности и философии, которая
стремится стать «научной», во-вторых, деятельность самого разума по
отысканию абсолютных и вечных истин. В представлении Льва Шестова
философское познание не имеет ничего общего со спокойным созерцанием и
инерционным движением по проторенному пути. Философ — это прежде всего
исследователь жизни.
Лев Шестов стремился выделить особенность философского познания по
сравнению с другими его формами. Если для научной рациональности характерна
опора на логическую непротиворечивость и достоверность фактов, то
философская форма предполагает критическое отношение к логическим принципам
и парадоксальность мышления. Для Шестова истина была прежде всего
творческого индивидуального акта постижения смысла бытия, трепетным
прикосновением к вечной загадке жизни.
Парадоксальность мышления является одной из возможных форм
рациональности, которая находит наиболее отчетливое проявление в
экзистенциальной философии. Отличительной особенностью этого направления
является радикальный скептицизм по отношению к стереотипам и традициям.
Сомнение необходимо не для того, чтобы вернуться к твердым убеждениям, оно
должно стать постоянной творческой силой, с помощью которой разум
переоценивает знания, соотносит их с жизнью. Лев Шестов утверждал, что
скептицизм знаменует абсолютную уверенность в мощи человеческого разума,
устранение всяческих границ познания. Задача философии не успокаивать, а
смущать людей.
В текстах Шестова парадоксальное мышление проявляется в трех формах — в
интерпретации мифа, трагедии и стиля. Обратившись к исследованию текстов
Шестова, мы, прежде всего, попытались проанализировать их формальную
сторону, т.е. предметом нашего изучения является взаимосвязь философских
категорий, художественных образов и идейного контекста эпохи в текстах
философа. Поэтому изучение особенностей парадоксального мышления русского
философа начала века оказывается одновременно и проблемой осмысления
культуры как источника творческой мысли.
Экзистенциальная философия Шестова является попыткой создания метафизики
при помощи осуществления своеобразного эксперимента. В противоположность
традиционной рационалистической концепции, основывающейся на осмыслении
философских проблем в модальностях сущего и должного, философская концепция
Шестова ищет основания этих проблем в осмыслении бытия как возможности.
Осуществление этого эксперимента потребовало радикального изменения
философского языка: он утратил логическую завершенность и конкретность,
зато приобрел художественную выразительность и гибкость.
Парадоксальное мышление Льва Шестова отражало противоречие, которое
существует между философскими истинами, представляющими «квинтэссенцию
жизни» и общеобязательными правилами и нормами, которые создаются на их
основе и осуществляют «власть необходимости». Творческая мощь разума
проявляется в борьбе против обессмысливания жизни, в непрестанном поиске
смыслов и утверждении ценностей.
Согласно Шестову, признаком истинно человеческого происхождения философии
является признание ею ограниченности знаний. Вопрос о смысле жизни никогда
не мог бы прийти в голову первому человеку в садах Эдема. Это истинно
человеческий вопрос, который отражает активное, избирательное отношение к
миру. «Но и ответ, и вопрос чисто человеческие. Бог такого вопроса никогда
задать не мог и такого ответа тоже никогда бы не принял». История философии
возможна как вопрошание о бытии в надежде получить ответ. Трагедия
творческой индивидуальности в том, что вопрос каждый раз остается без
ответа, и философу требуется немалое мужество, чтобы на протяжении многих
лет задавать одни и те же вопросы.

Отношение Льва Шестова к европейской философской традиции.

В знаменитом историческом споре западников и славянофилов Лев Шестов
занимает особую позицию. Он очень далек от упрощенного понимания
национального своеобразия как простого отказа от внешних заимствований, а
европеизма — как механического подражания западным образцам. Для Шестова
всё намного сложнее: суть состоит не в словах и манифестациях, а во
внутренних тенденциях общественного развития.
Отношение Льва Шестова к европейской философской традиции основывалось на
принципе парадоксального противостояния. История философии в произведениях
Шестова предстает в виде интеллектуального испытания, которому он подвергал
свои идеи, сопоставляя их с учениями предшествующих эпох. Результатом этого
испытания становится своеобразная модель традиции, с которой философ
идентифицировал свои идеи.
Обращение к истории философии осуществлялось Шестовым с целью найти
оправдание и обоснование необходимости критики рационализма. Однако
философские идеи Шестова не замыкались в рамках текста, а как бы стремились
их преодолеть, чтобы обрести истинное бытие в мысли и поступке живого
человека. Цель философии, согласно Шестову, состоит вовсе не в том, чтобы
«понять жизнь», свести неизвестное к известному. Философ в его
представлении, это прежде всего настоящий исследователь жизни, который
подвергает сомнению общепринятые методы познания. Шестову были близки идеи
античных философов Платона и Плотина, а из современных — Шопенгауэра и
Ницше именно потому, что в их произведениях «слышалась настоящая музыка».
Признаком философского гения является умение, считает Шестов, «открывать
многое такое, чего другие не подозревали и сейчас не подозревают. Если
наука отдалает познание от жизни, подчиняя ее умозрительным конструкциям,
то искусство при помощи фантазии и воображения способно пробудить разум из
сонного оцепенения. Поэтому философия, стремясь исследовать жизнь, призвана
ориентироваться на критерии искусства.
Излюбленной формой философских произведений для Шестова была форма
афоризма, который выражал его сознательное стремление к отказу от
традиционного способа написания философских трактатов. «Не должно ли
явиться у человека отвращение к той форме изложения, которая наиболее
приспособлена к существующим предрассудкам?» — спрашивал Шестов (3.С.33).
Особенность философских текстов Шестова состоит в том, что каждый из них
представляет собой сложную многоуровневую систему, каждый элемент которой
может рассматриваться как самостоятельный текст, анализируемый в следующих
взаимосвязях: во-первых, в отношении произведений Шестова к философским
идеям современной ему культуры, во-вторых, во влиянии этих идей на
интерпретацию текстов прошлых эпох, в-третьих, в установлении смысловых
соотношений между идейным наследием прошлых эпох и философией самого
Шестова.
Отвечая потребностям времени в целостном и непротиворечивом
мировоззрении, декаденствующая интеллигенция пыталась найти выход из
идейного кризиса в философии Шопегауэра, Ницше, Бергсогна. Их идеи
использовали в качестве определенной эстетической канвы для выражения
собственных мыслей, но в то же самое время стремились придать «трагический
пафос» своим теориям. Лев Шестов подвергал критике философские размышления
о русской культуре В.Иванова, Булгакова, Бердяева, Мережковского, которые
фактически были основаны на некритическом восприятии идей западной
философии. Самый главный недостаток, которым страдали произведения этих
писателей, по мнению Шестова, это отсутствие стиля, который бы придавал
убедительность их идеям. В декадентской культуре, считал Шестов, философия
превращалась в «нечестную» игру, где она оказывалась далека от цели
свободного поиска истины, так как должна была придавать мировоззренческую
оформленность эстетическим пассажам. Призывы к творчеству, к индивидуализму
не всегда находили отражение в оригинальной постановке философских проблем,
в их глубоком осмыслении. Декадентской «игре» в философию, которая лишь
имитировала творческое мышление, оставаясь в границах традиционной
культуры, Лев Шестов противопоставлял философию, которая осмеливается
подвергнуть критике свои рационалистические основания.
Критические рассуждения о недостатках и ограниченности рационализма были
излюбленной темой многих русских религиозных философов. Н.А.Бердяев писал
даже о необходимости парадоксального мышления: «Философия должна не
отрицать разум, а имманентно обнаруживать границы его.» По его мнению, язык
философии должен быть приближен к «языку жизни» (См.:7.С.73,74). Однако в
этих рассуждениях наибольшее недоверие вызывает модальность
долженствования. Призывы к свободе находят выражение в тексте в форме
принуждения. Структура текстов Льва Шестова не допускает подобного
противоречия. Парадоксы становятся органичной основой стиля. Высказывания
Шестова не принуждают, а дают возможность выбора, философ не утверждает, а
вопрошает. Основой текста является суждение, которое имманентно содержит в
себе вопросы, а значит сомнение. Например, Шестов так описывал
предназначение философии» Если поэзия должна быть глуповатой, то философия
должна быть сумасшедшей, как вся наша жизнь. В разумной же философии
столько же коварства и предательства, сколько и в обыкновенном здравом
смысле».
Обращаясь к философским учениям Ф. Ницше, Л. Толстого, Ф.М. Достоевского,
Лев Шестов прежде всего пытался поставить проблему отношения русской
интеллигенции к западным философским учениям. Это было вызвано
необходимостью преодоления двух крайностей, столь распространенных в
русском обществе: безграничной доверчивости в их восприятии или полного
неприятия и осуждения. Разумная середина в решении этого вопроса давала
возможность найти в «имморализме» Ницше и «морализме» Толстого общие черты,
которые были следствием тенденции в развитии западной и русской культуры
конца ХIХ начала ХХ века.
Лев Шестов рассматривал творчество Л. Толстого и Ницше, стремясь
разрешить проблему соотношения философии, искусства и жизни. Эта проблема
раскрывается в аспекте самоопределения философии в культуре, взаимовлияния
и трагического противостояния философии, религии и морали. Лев Шестов
критически относился к идее Льва Толстого о том, что искусство должно стать
проповедью и отвечать двум основным условиям: во-первых, писатель должен
писать так, чтобы все могли понимать его, а во-вторых, он должен говорить
не обо всем, что его занимает, а лишь о тех вещах, которые возбуждают в
людях добрые чувства. В конечном итоге эволюция взглядов привела Толстого к
проповеди, и как проповедника Шестов представляет его в виде пророка
Ветхого Завета, который не убеждает людей, а старается их запугать.
Проповедническая деятельность, как утверждал Шестов, заключает в себе
несколько парадоксов, которые подчас проявляются в принципиальном
противостоянии ее целей и результатов. На первый взгляд кажется, что
проповедь, прежде всего, обращена к людям с призывом к добрым делам. Но по
отношению к самому проповеднику этот призыв становится достаточным
самооправданием и освобождает от ответственности за слова. Проповедничество
таит в себе опасность самовосхваления и самолюбования, не имеющего ничего
общего с самим добром. Другой парадокс связан с идеей религиозной проповеди
добра. Если проповедник знает, в чем заключается добро и какая деятельность
к нему приведет, то слова о Боге являются лишь прикрытием единоличной
монополии на истину. «Бог умышленно подменивается добром, а добро —
братской любовью людей. Такая вера не исключает, вообще говоря,
совершенного атеизма, совершенного безверия и ведет обязательно к
стремлению уничтожать, душить и давить других людей, во имя какого-либо
принципа, который выставляется обязательным, хотя сам по себе он в большей
мере чужд и не нужен ни его защитнику, ни людям». Проповедническая
деятельность является отражением трагического самосознания творческой
личности в условиях кризиса культуры. Создание художником великого
произведения не является достаточным для того, чтобы оно оказало влияние на
сознание народных масс. Социально ответственная позиция творческой личности
заставляет его изыскивать формы «социализации» своих произведений,
применяя, в том числе, и проповеди. В этом процессе используется также и
философия. Ее положение также двойственно: философия либо оправдывает
проповедничество, в этом случае утрачивая духовную свободу, либо вынуждена
занимать позицию стороннего, отнюдь не индифферентного наблюдателя.
Ф. Ницше в конце своей жизни также обратился к проповеди своих взглядов,
однако, именно в его творчестве Лев Шестов нашел истинно философское
отношение к морали. Источником этого прозрения была жизненная трагедия
Ницше. Лев Шестов писал, что тайна Ницше состоит в том, что «мучения
Макбета уготованы не только для тех, кто служил злу, но и для тех, кто
служил добру». Ницше служил добру, а добро сыграло с ним злую шутку,
поэтому проблема нравственности была для него не отвлеченной, а жизненно
важной. Шестов считал величайшей заслугой Ницше философский анализ морали,
которая до него воспринималась как следствие доброй веры в существующую
мораль. Ницше подверг критике концепцию морали, основанную на принципах
категорического императива: разум, одержав победу над жизнью, стал
источником трагедии. Восхищаясь истинным мужеством Ницше, Лев Шестов писал
о сущности религиозного переворота, совершенного в его философии: «До сих
пор обыкновенно говорили, что человек обязан верить, быть религиозным. По
поводу Ницше, нужно изменить это выражение. Нужно сказать «человек имеет
право быть религиозным». Ницше отказался учить любви и состраданию,
осознав, что задача философии состоит в постановке моральных проблем, а не
в поиске готовых истин. Духовная жизнь философа была трагичной и сопряжена
с мученичеством, поскольку, признав смерть Бога и, отказавшись от
традиционной морали, он должен был найти и утвердить жизненные ценности.
Эти искания привели Ницше, как и Льва Толстого, к проповеднической
деятельности.
Своеобразие философского мышления Шестова проявляется в трактовке
философских учений. Они рассматриваются в двух аспектах: по отношению к
миру идей, которые существуют как бы независимо от человеческого мира, и по
отношению к идеям, воплощенным в жизненной позиции философа. Существование
этих аспектов позволяет показать внутреннюю динамику идей, их
непосредственную связь с жизнью.

Заключение.

Каков же выход и уместно ли вообще задавать такой вопрос в рамках
философии Шестова? Уместно, ибо он сам отверг аристотелевский запрет на
неограниченное вопрошание. Только отвечать на этот вопрос нужно памятуя о
главном предостережении Шестова — не творить себе «кумиров» — всеобщих
«истин» и принудительного «добра». Находясь между двумя «безумиями» —
«безумием разума» и «безумием» кьеркегоровского Абсурда — нужно решиться на
третье, самое радикальное безумие. Нужно преодолеть в себе «слово», вырвать
корень греха — тот греческий «логос», который, будучи «вписанным» в
четвертое Евангелие (от Иоанна), открыл, по убеждению Шестова, путь
эллинизации христианства и торжеству «Афин». Нужно открыть, что «философия
начинается там, где человек прекращает разговор не только с другими, но и
сам с собой». И тогда, быть может, мы удостоимся благодати увидеть, как наш
«первородный грех, т.е. знание о том, что то, что есть, есть по
необходимости, с корнем вырывается из бытия».
Если вкратце резюмировать философский путь Шестова, то нужно прежде всего
признать, что он пролег «против течения». Подавляющее большинство философов
стремились преодолеть видимые .ужасы жизни и «оправдать» Бога перед лицом
Абсурда предположением о том, что Бог сам подчиняется закону «истины» и
«добра», которое и восторжествует в финале истории. Шестов всю жизнь
утверждал обратное: путь истинной философии — от оправданного в своем зле и
ужасе мира (разумного и благого «космоса» греков) к Божественному Абсурду,
к абсолютной свободе Бога делать невозможное возможным. И главное —
радикально устранить зло из бытия — не просто «искупая» его, но превращая в
абсолютное, т.е. никогда-не-бывшее Ничто.
Нелепо было бы спрашивать, как и почему Шестову удалось в своей войне с
разумом не только избежать клейма «обскурант», но и обрести славу философа
неоспоримо оригинального. Творчество непредсказуемо, а объяснения «задним
числом» немного стоят. Но, завершая это краткое введение в парадоксальный
мир философствования Шестова, я хотел бы задержаться на вопросе о том, как
он связан с традицией русской культуры, в лоне которой возник и к которой
теперь уже навсегда возвращается. Вопрос естественный, но не без «подвоха».
Дело в том, что сам Шестов — воплощенный бунт против всякой «традиции»,
против закономерной «истории», против «всеемства», стремящегося присвоить и
поглотить любого, отваживающегося на индивидуальное бытие. И не случайно
его предостережение — «если мы хотим постичь истинную задачу философа, то
мы, прежде всего, должны вырвать его из тех исторических рамок и условий, в
которые его вставила капризная случайность бытия».
Pereat mundus, fiat philosophia.
«Да погибнет мир, да будет философия»

Литература.

1. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Л. 1991.
2. Шестов Л. Власть ключей // Шестов Л. Собр. соч. в 2-х томах. М., 1993.
Т. 1.
3. Зеньковский В.В. История русской философии . Л., 1991. Т.1. Ч.1.
4. Шестов Л. Добро в учении гр. Толстого и Ницше ( философия и проповедь)
// Вопросы философии. 1990. N7.
5. Шестов Л. На весах Иова // Шестов Л. Соч. в 2-х томах. М., 1993.
6. Философский энциклопедический словарь. 1983.
7. Шестов Л. Сочинения. М. 1995 – Библиотека духовного возрождения.