б Анне
Ахматовой много писано, да многое уже и сказано. Писали о ней в разные времена
по-разному – восторженно, с насмешкой, с презреньем, такими зазорными словами,
что сейчас и сложно вообразить, как такое возможно о женщине и о поэте; писали
потом уважительно, потом как бы с украдкой, с опаской, а теперь чаще всего
торжественными словами.
«Без имени — нет
человека«. (По пьесе М.Горького »На дне».)
Драматическая пьеса «На дне» была написана в 1902 году. В
своем произведении автор изображает социальные низы, униженных и оскорбленных,
людей без имени, которые оказались на дне. Так уж судьба распорядилась, что
жители ночлежки стали лишними людьми, не имеющими права с честью носить
собственное имя.
ПОЭТИЧЕСКОЕ
НОВАТОРСТВО
Н. А. НЕКРАСОВА
Когда
Некрасов начинает
свою творческую
деятельность,
в российском
обществе ослабевает
интерес к поэзии
с ее сентиментальностью
и отрывом от
социальной
действительности
и, напротив,
просыпается
интерес к
реалистической
прозе и злободневной
публицистике.
Поэзия в то
время многим
кажется чем-то
неуместным,
ибо перестает
удовлетворять
запросы передовой
части общества,
жаждущего
перемен. Лучшие
умы сознают,
что назрела
объективная
потребность
обновления
поэзии, подчинения
ее новым веяниям,
новым идеям.
Николай Гаврилович Чернышевский.
Сын полунищего дьячка из села
Чернышево Пензенской губернии, он очень рано остался без отца. Мать, видимо
обладала сильным характером. Она пришла с маленьким сыном пешком в Тамбов и
кинулась в ноги тамошнему архиерею. «Преосвященный» поморщился от грязи,
которую принесли в дом, велел лакею обрезать махры онуч на ногах ребенка,
однако распорядился принять его в тамбовское духовное училище на казенный счет.
Мальчик прошел через все испытания голодного, безрадостного детства, жестоких
нравов бурсы, суровых дней пребывания в семинарии, куда его приняли тоже на
казенный счет. Гавриил Иванович стал учителем семинарии, библиотекарем, а затем
– саратовским священником, который отличался громадной начитанностью, бережной
любовью к книге и был самым широко образованным человеком в городе. Он был
счастливо женат, и в 1828 году у него родился сын.
Вперед, мечта, мой верный вол!
Неволей, если не охотой!
Я близ тебя, мой кнут тяжел,
Я сам тружусь, и ты работай!
Строки, взятые как эпиграф, были написаны Брюсовым в
1902 году, когда вся читающая Россия видела в нем лидера русского символизма,
истинно декадентского поэта. Однако в этих строках мечта, долженствующая по
расхожим канонам декаданса парить, прорываться в иррациональное, ловить
уходящие, ускользающие образы, обращается в тяжко влекущего свой груз вола.
Кратко
об А. Ахматовой
До
сих пор продолжается
и, возможно,
будет еще долго
продолжаться
спор: кого считать
первой женщиной-поэтом
— Ахматову или
Цветаеву?
Цветаева была
поэтом-новатором.
Если бы поэтические
открытия
запатентовывались,
то она была бы
миллионером.
Ахматова не
была новатором,
но была хранительницей,
а точнее — спасительницей
классических
традиций от
поругания
моральной и
художественной
вседозволенностью.
Она сохранила
в своем стихе
и Пушкина,
и Блока,
и даже Кузмина,
развив его
ритмику в «Поэме
без героя».
Ахматова была
дочерью морского
инженера и
провела большую
часть детства
в Царском Селе,
и, может быть,
поэтому ее
стихам свойственна
величавая
царственность.
Первые ее книги
(«Вечер» (1912) и
«Четки» (1914) переизданы
одиннадцать
раз) возвели
ее на трон царицы
русской поэзии.
Она была женой
Н.
Гумилева,
но, в отличие
от него, так
называемой
литературной
борьбой не
занималась.
Впоследствии,
после расстрела
Гумилева, арестовали
их сына — Льва,
которому удалось
выжить и стать
выдающимся
ученым-востоковедом.
Эта материнская
трагедия объединила
Ахматову с
сотнями тысяч
российских
матерей, от
которых «черные
маруси» увозили
их детей. Родился
«Реквием» — самое
знаменитое
произведение
Ахматовой. Это
плач, но плач
гордый. Еще в
тридцатых
Литературная
энциклопедия,
трактуя творчество
Ахматовой,
привела вырванные
из контекста
слова Эйхенбаума
о лирической
героине первых
ахматовских
книг — «не то
монахини, не
то блудницы».
Этот термин
сплагиировал
из энциклопедии
сталинский
идеологический
опричник — Жданов.
В 1946 году вместе
с сатириком
Михаилом Зощенко
Ахматова подверглась
издевательской
критике в партийном
постановлении
«О журналах
«Звезда» и
«Ленинград»».
В этом постановлении
не удосужились
даже вспомнить
о том, как сурово
и мощно прозвучало
ахматовское
«Мужество»
во время блокады
Ленинграда,
как еще в двадцатых,
обреченная
на «тоску по
Родине на Родине»,
она отказалась
эмигрировать.
Ее оплевали
— низко и жестоко.
Ей запретили
публичные
выступления,
потому что,
когда она где-нибудь
появлялась,
все невольно
вставали. Но
умер Сталин,
вернулся вместе
со многими
другими сын
Ахматовой, и
началась ее
вторая слава.
Анна Ахматова
получила премию
«Таормина»
в Италии, профессорскую
мантию в Оксфорде,
увиделась в
Париже со старым
другом Адамовичем
после сорокалетней
разлуки. Но в
Париже уже
давным-давно
не было Модильяни,
которому она
когда-то бросала
в окно его мастерской
прощальные
красные цветы.
Русская интеллигенция
была настолько
оторвана от
западной, что
Ахматова узнала
о посмертной
славе этого
нищего итальянского
гения лишь
перед Второй
мировой войной.
Вокруг Ахматовой
вилась стайка
молодых поэтов
— Рейн, Бродский,
Найман. Она так
и не познакомилась
близко с самой,
может быть,
талантливой
поэтом-женщиной
Беллой Ахмадулиной.
В отличие от
повесившейся
Цветаевой
Ахматова умерла,
окруженная
благоговением.
Ее отпевали
в Морском соборе.
Я. Смеляков
в своем стихотворении
об этих похоронах
горько усмехнулся
тому, что под
сводами собора
«сам Жданов
вроде херувима
на черных усиках
парил».
Без
названия.
Однажды, знойным летним днём где-то между 10-11
часами утра я мирно прогуливался по улице им. Сальвадора Альенде. Всё было
хорошо: солнышко славно согревало мою лысину (я был без головного убора),
птички радостно напевали свои песенки о бессмысленности людских забот, а
дворник Михайлов всё так же угрюмо мёл свой 63-ий участок квартала, выделенный
ему местным префектом Иваном Адамовичем Зинко. Вокруг всё было таким же, как и
всегда. Оно так и продолжало бы быть, если бы вдруг меня не сбила машина…
ПОЭТИЧЕСКОЕ
НОВАТОРСТВО
Н. А. НЕКРАСОВА
Когда
Некрасов начинает
свою творческую
деятельность,
в российском
обществе ослабевает
интерес к поэзии
с ее сентиментальностью
и отрывом от
социальной
действительности
и, напротив,
просыпается
интерес к
реалистической
прозе и злободневной
публицистике.
Поэзия в то
время многим
кажется чем-то
неуместным,
ибо перестает
удовлетворять
запросы передовой
части общества,
жаждущего
перемен. Лучшие
умы сознают,
что назрела
объективная
потребность
обновления
поэзии, подчинения
ее новым веяниям,
новым идеям.
Вперед, мечта, мой верный вол!
Неволей, если не охотой!
Я близ тебя, мой кнут тяжел,
Я сам тружусь, и ты работай!
Строки, взятые как эпиграф, были написаны Брюсовым в
1902 году, когда вся читающая Россия видела в нем лидера русского символизма,
истинно декадентского поэта. Однако в этих строках мечта, долженствующая по
расхожим канонам декаданса парить, прорываться в иррациональное, ловить
уходящие, ускользающие образы, обращается в тяжко влекущего свой груз вола.
